Пылающий берег

В красноватом колеблющемся свете он танцевал почти маниакально и пел, восхваляя и благодаря всех духов по очереди, включая богомола и антилопу, потому что, как он серьезно объяснил Сантэн, он не был уверен в том, кто именно направлял ветер, донесший до них опасный запах, и кто потом так кстати оставил на их пути труп зебры.

— А значит, нужно было поблагодарить их всех, — закончил он.

Старик танцевал до восхода луны, а потом спал до рассвета. После этого они возобновили свой прежний неспешный поход и даже рано остановились в тот день, когда О’ва нашел колонию капских долгоногов.

— Мы сейчас можем поохотиться в последний раз, здесь духи особенно строги. Ни один сан не может убить живое существо на расстоянии пяти дней перехода от Места Всей Жизни, — объяснил он Сантэн.

После этого он выбрал несколько длинных гибких побегов кустов гревии, снял с них кору, потом связал их вместе, получив длинное, крепкое и гибкое удилище длиной почти в тридцать футов. На последнем пруте он оставил боковую веточку, загнутую назад под острым углом к главному стеблю, получив нечто вроде примитивного рыболовного крючка, заострил его и закалил в огне. Потом очень долго изучал норы, пока не нашел одну, удовлетворившую его.

Женщины опустились рядом со стариком на колени, а он просунул удилище с крюком в нору, мягко поворачивая его, как трубочист, осторожно направляя по подземным поворотам, пока почти все удилище не скрылось под землей.

Внезапно прут стал сильно дергаться в его руках, и О’ва тут же резко потянул его, как рыбак, почуявший, что рыба клюнула.

— Он сейчас брыкается, старается оттолкнуть крюк задними ногами, — проворчал О’ва и просунул удочку еще глубже в нору, провоцируя долгонога снова напасть на крюк.

На этот раз удочка ожила в его руках, она вертелась и прыгала.

— Поймал! — О’ва налег на удилище всем своим весом, погружая крюк глубже в тело зверька. — Копай, Ха’ани! Копай, Хорошее Дитя!

Обе женщины принялись энергично рыть землю своими палками, быстро раскапывая нору. Приглушенный писк зверька стал громче, и вот уже О’ва вытащил на свет пушистое существо. Оно было размером с большого желтого кота и отчаянно дергалось на конце гибкого удилища, колотя мощными, как у кенгуру, задними лапами, но Ха’ани быстро оглушила его сильным ударом палки.

К ночи они добыли еще двух таких же животных и, после того как поблагодарили свою добычу, насытились нежным жареным мясом, последним, которое им предстояло съесть в ближайшее время.

Утром они снова двинулись вперед, чтобы пройти оставшуюся часть пути, и теперь резкий жаркий ветер дул им в лица.

Хотя охота стала для О’вы табу, они могли любоваться богатым и редким расцветом жизни в Калахари — жизни и под землей, и над ней. Вокруг сияли цветы и зеленые растения с сочными листьями, которые годились в качестве салата, встречалось множество корнеплодов и клубней, фруктов и орехов, богатых белком, попадалось немало водоемов, заполненных водой. Лишь ветер замедлял их путь, упорно дуя навстречу, горячий и царапающий песком, и троим путникам приходилось закрывать лица кожаными накидками и наклоняться навстречу порывам.

Смешанные стада жирных красивых зебр и неуклюжих антилоп гну, с лохматыми гривами и тощими ногами, паслись на зеленых лугах, повернувшись задом к знойному ветру. Он поднимал мельчайшую пыль на сухих местах и возносил ее к небу, делая воздух туманным, так что солнце превращалось в размытый оранжевый шар, а горизонт исчезал.

Пыль ложилась на поверхность водоемов тонкой пеной, забивала носы путников и скрипела на зубах. Она налипала в уголках глаз влажными шариками, высыхала и трещала на коже, так что Ха’ани и Сантэн пришлось зажарить и растереть семена кислой сливы, чтобы добыть масло и смазать тело и подошвы ног.

Однако с каждым днем этого перехода старые бушмены становились более сильными, активными и взволнованными. Обжигающий ветер как будто все меньше и меньше влиял на них. В походке стариков появилась новая легкость, они оживленно болтали друг с другом, в то время как Сантэн едва передвигала ноги и отставала почти так же, как в самом начале пути.

На пятый вечер после перехода через холмы Сантэн едва дотащилась до стоянки, уже устроенной бушменами на краю очередного открытого пространства. Девушка упала прямо на голую землю, слишком разгоряченная и измученная, чтобы набрать травы для постели.

Когда Ха’ани принесла ей поесть, Сантэн раздраженно отмахнулась:

— Не хочу. Ничего не хочу. Я ненавижу эту землю… ненавижу жару и пыль…

— Скоро, — постаралась успокоить ее Ха’ани. — Очень скоро мы придем в Место Всей Жизни, и там родится твой малыш.

Но Сантэн отвернулась от нее:

— Оставь меня… просто оставь меня в покое.

Проснулась она от криков стариков и с трудом приподнялась, чувствуя себя толстой, грязной и не отдохнувшей, хотя проспала так долго, что солнце на дальней стороне открытого места уже коснулось верхушек деревьев. И тут же она обнаружила, что за ночь ветер утих и пыль осела. Все вокруг превратилось в калейдоскоп сияющих красок.

— Хорошее Дитя, ты видишь? — крикнула ей Ха’ани.