Пылающий берег

Ворча что-то себе под нос, О’ва ушел из пещеры, а когда в сумерках вернулся — принес на плече добытого им полувзрослого тюленя. Сантэн к этому времени чувствовала себя уже настолько отдохнувшей, что присоединилась к церемонии благодарности, хлопая в ладоши вместе с Ха’ани и подражая ее свистящим вскрикам, когда О’ва танцевал вокруг них, а мясо тюленя жарилось на углях.

Мазь бушменки быстро принесла свои плоды. Красные ожоги на лице подсохли, кожа кельтского оттенка потемнела до цвета тикового дерева, что куда лучше отвечало солнечному свету, хотя Сантэн все равно старалась опустить на лицо густые волосы, чтобы как можно лучше защитить его.

Каждый день она становилась сильнее, ее тело откликалось на тяжкие усилия и богатую протеинами морскую пищу. Вскоре она на своих длинных ногах уже успевала за бегущими бушменами, и споры из-за ранних остановок прекратились. Для Сантэн стало делом чести держаться рядом со стариками от рассвета до самого заката.

— Я тебе покажу, старый черт, — бормотала она, прекрасно осознавая странную неприязнь, которую испытывал к ней старый бушмен.

Но девушка была уверена, что причиной тому были ее слабость и беспомощность, а также то, что она мешала движению вперед.

Однажды перед тем, как они отправились дальше, несмотря на протесты старой женщины, Сантэн забрала из груза Ха’ани половину страусиных яиц и уложила их в свою брезентовую накидку, превратив ее в подобие сумки. Когда бушменка поняла ее намерение, она охотно уступила, а потом безжалостно ткнула в ребра своего мужа.

— Хорошее Дитя несет свою долю, как женщина сан! — сказала она.

Высказав мужу все свои насмешки, она сосредоточилась на Сантэн и всерьез принялась учить ее, не отставая до тех пор, пока Сантэн не произносила слово правильно или не показывала, что поняла урок.

Сначала Сантэн просто потакала старой женщине, но вскоре уже радовалась каждому новому достижению, и дневной переход казался легче и быстрее по мере того, как тело девушки крепло, а понимание нарастало.

То, что прежде казалось Сантэн бесплодной пустыней, оказалось на деле миром, кишевшим странной и удивительно приспособленной к трудностям жизнью. Заросли морской капусты и подводные рифы представляли собой настоящие сокровищницы, наполненные ракообразными, моллюсками и морскими червями, а иногда отлив оставлял в мелких заводях под камнями стайку рыб. Это были толстые рыбки с чешуей металлического цвета и слегка зеленоватым мясом, но, выпотрошенные и зажаренные на углях, они были вкуснее калкана.

Как-то раз они наткнулись на колонию очковых пингвинов. Птицы гнездились на каменном островке, соединенном с материком рифом, по которому они прошли во время отлива, хотя Сантэн при этом терзал страх перед акулой. Тысячи черно-белых птиц откладывали яйца прямо на голой земле. Когда бушмены собирали эти большие зеленоватые яйца и складывали их в свою сумку, птицы шипели и громко кричали. Испеченные в песке под костром, эти яйца обладали прекрасным вкусом, у них был полупрозрачный нежный белок и яркие желтки, и они были такими сытными, что съесть больше одного оказалось невозможно, так что запаса хватило на много дней.

Даже подвижные дюны с крутыми осыпающимися склонами оказались домом для песчаных ящериц и ядовитых гадюк, которые на этих ящериц охотились. Путники убили палками нескольких ящериц и змей и запекли их прямо в чешуйчатой коже; и когда Сантэн преодолела первоначальное отвращение, она обнаружила, что на вкус и те, и другие напоминают цыплят.

Они все шли и шли на север, и дюны менялись — они уже не стояли неодолимой стеной, между ними появились участки твердой земли, хотя и такие же голые, как дюны и песок. Ха’ани показала Сантэн растущие на этой почве суккуленты, очень похожие на камни. Бушменка выкопала растение с крохотными незаметными листочками — и извлекла раздутый корень размером с футбольный мяч.

Сантэн наблюдала, как бушменка натирает мякоть корня каменным скребком, потом берет горсть стружек и крепко сжимает их пальцами. В ее открытый рот побежали струйки молочной жидкости, а когда старуха выжала все до последней капли, она влажными остатками натерла лицо и руки, усмехаясь от удовольствия.

Сантэн тут же последовала ее примеру. Сок оказался горьким, как хинин, но после первого вкусового шока Сантэн обнаружила, что он утоляет жажду куда лучше, чем простая вода, а когда она натерла кожу выжимками, сухость, рожденная ветром, солнцем и солью, смягчилась, кожа стала выглядеть чище и глаже, возникло ощущение свежести. От этого Сантэн впервые после кораблекрушения осознала свое состояние.

В тот вечер, когда они сидели у костра, дожидаясь, пока приготовятся моллюски, нанизанные на прут, Сантэн выстрогала маленькую палочку и как следует очистила промежутки между зубами, а потом почистила зубы, обмакивая указательный палец в мелкую пудру морской соли, осевшей на камни. Ха’ани понимающе наблюдала за ней, а после еды подошла к Сантэн и присела на корточки за ее спиной, чтобы обломком ветки расчесать запутавшиеся волосы девушки, а потом заплела их в тугие косы.