Напротив, дневниковые записи Эйнштейна о биологических истоках якобы интеллектуальной неполноценности японцев, китайцев и индийцев лишены намеков и могут рассматриваться как расистские – в этих примерах люди описаны как биологически неполноценные, это явный признак расизма. Тревожный комментарий о том, что китайцы «вытеснят все остальные расы» также крайне убедительно это доказывает. Здесь Эйнштейн воспринимает иную «расу» как угрозу, что, как уже говорилось ранее, является одной из характеристик расистской идеологии. При этом запись, которая поразит современного читателя больнее всего, – это его притворное непонимание, как китайские мужчины могут находить своих женщин достаточно привлекательными, чтобы иметь с ними детей.
Все эти примеры вынуждают нас сделать вывод, что Эйнштейн действительно сделал несколько комментариев расистских и бесчеловечных, некоторые из них крайне неприятны, особенно для современного читателя. В этих личных заметках Эйнштейн поддерживал пресловутую неполноценность других «рас». Тем самым он как будто бы пошел дальше, чем публичная «идея расовости» немецко-еврейских и сионистских интеллектуалов, о которой говорилось выше – они, согласно историческим исследованиям, не утверждали никакого превосходства еврейского народа239. Я, конечно, не верю, что Эйнштейн поддерживал «относительно связную теорию» расизма. И он, конечно, никогда не говорил, что должны быть приняты какие-то конкретные меры против якобы «угрозы» других рас. Но он как будто бы не слишком сильно беспокоится, когда становится свидетелем сегрегации, например, в Гонконге. Таким образом, даже если он не поддерживает полностью развернутую идеологию расизма, я уверенно заявляю, что время от времени расизм Эйнштейна попадает в категорию «не столь связных стереотипов, образов, атрибуций и объяснений»240, которые он использует, чтобы оправдать различия, которые видит между членами разнообразных этнических групп.
Как история путешествий и туризма в современную эпоху объяснят нам характер путешествий Эйнштейна во время его поездки в Восточную Азию?
Путешествие часто означает путь к себе241. Специалист по микроистории, итальянец Эдоардо Гренди определяет туризм в индустриальную эпоху как «чрезвычайную форму нормального»242. Специалист по истории туризма Дин Макканнелл делает похожее заявление, когда пишет: «туристы находятся в поиске впечатлений, объектов и мест, которые позволяют им восстановить структуры, от которых они удалены в повседневности». Современные туристы ищут все большую аутентичность в других странах, которые посещают243. В эпоху колониализма это приводило либо к «ментальной обработке иностранного такими способами, которые часто позволяли заключить его в успокаивающие категории привычного… либо к реконструкции его как другого: экзотического, эротического, уступающего, превосходящего, опасного»244. Поход за «аутентичным другим» также рассматривается как поход за «аутентичным эго»245. Образ иностранца предопределен с помощью концепций родной культуры туриста246.
Многие историки туризма разграничивают понятия «путешественник» – тот, кто полон «исследовательского духа и самомотивации», и «турист» – тот, кто «реактивен, идет проторенными путями и ищет предсказуемых впечатлений заранее определенным способом»247. Длительные поездки Эйнштейна происходили на фоне зарождения современного массового туризма. После Первой мировой войны в Германии у людей резко возросло желание путешествовать. В отличие от предвоенного периода, путешествие теперь рассматривалось не как привилегия избранных, но как товар, который могли себе позволить различные слои населения248. Можно ли рассматривать поездку Эйнштейна в Восточную Азию как путь самопознания? Была ли она «чрезвычайной формой нормального»? Пытался ли он восстановить структуры, от которых был удален?
Начиная со второго дня путешествия Эйнштейн, кажется, собирается использовать поездку как возможность глубже узнать и осознать себя. То, что температура поднимается, кажется, помогает этому: «Солнце оживляет меня и стирает пропасть между Эго и Ид». Сразу вслед за этим Эйнштейн пишет, что первые дни на борту корабля в свободное время он читает уже упомянутый научный труд о связи между физиологией и типами личности, автором которого был немецкий психиатр Эрнст Кречмер. Поначалу он не находит книгу уместной: «В итоге могу определить, к какому типу принадлежат многие мои знакомые, а самого себя не могу, потому что я безнадежный гибрид». Но все же на следующий день он обнаруживает, что книга произвела на него глубокое впечатление, дав ему значительное понимание собственного характера. «Вчера меня выбило из колеи чтение Кречмера. Чувствовал себя как одержимый. Сверхчувствительность, перешедшая в безразличие. В подростковые годы внутренне заторможен и необщителен. Стеклянная стена между субъектом и другими людьми. Необоснованная подозрительность. Всепоглощающий бумажный мир. Аскетические импульсы»249.