Читаем Путь Абая. Том 1 полностью

В тот вечер «Желтый скорпион» опять кричал. Солнце зашло, в доме было темно, но Дильда не зажигала света; не разбирая постели, она прилегла у кровати на одеяле. Гульбадан, только что принесенная от матерей, не желала спать и снова подняла шум и надоедливый рев.

Абай вошел в комнату с несколькими друзьями. Завывал буран. Снег густым слоем покрывал одежду жигитов. Они вошли в дом один за другим и сразу наполнили комнату холодом. Услышав шаги и почувствовав струю морозного воздуха, Дильда подняла голову. Абай, сбивая в дверях снег с шубы, сказал ей:

— Дильда, зажги-ка огонь… Да успокой эту неугомонную или отнеси ее в Большой дом…

Дильда зажгла светильник, разостлала гостям одеяло и взяла на руки Гульбадан. В комнату вошла служанка, пошепталась с Дильдой и занялась приготовлением угощения.

С Абаем приехали его друзья — Ербол, Жиренше и брат Тогжан — Асылбек, с которым Абай за эти годы очень сблизился. С ними вошел и Базаралы — сын Каумена. Хотя он и был из враждебного Кунанбаю рода жигитеков и в памятный день избиения Божея защищал того с оружием в руках против иргизбаев, Абай сейчас дружил с ним, привлеченный его смелостью, умом и тем, что Базаралы всегда высказывал свое собственное мнение. Среди друзей Абая он был самым старшим — ему было около тридцати лет.

Базаралы прошел вперед, снял верхнюю одежду и грустно сказал, опускаясь на одеяло, разостланное на полу:

— Боже мой, что делают эти морозы! Опять буран!.. Все время буран! Джута никому не миновать. Вконец разорит нищие аулы!..

Он охватил ладонью длинную черную бороду и так и остался сидеть молча.

Дильда поставила низкий круглый стол, и жигиты расселись за ним.

За эти годы Абай сильно изменился. Он стал широкоплечим, мускулистым. Его статной крупной фигуре (он был выше среднего роста) соответствовали и резко определившиеся черты лица. Прямой тонкий нос казался большим. Высокий открытый лоб расширялся у висков. Глаза, продолговатые и немного выпуклые, были по-прежнему чистыми. Их неугасимое пламя, горевшее под тонкими длинными бровями, придавало всему лицу Абая запоминающееся выражение, отличавшее его от других. Темные усы только начали пробиваться на его смуглом лице, раскрасневшемся сейчас от мороза.

Абая нельзя было назвать красивым, но весь облик его сразу располагал к себе собеседника.

Собравшись в Молодом доме, жигиты могли бы весело провести вечер, но полные тревоги слова Базаралы заставили всех задуматься.

Молодежь уже третий день проводила вместе. Только Базаралы присоединился к ним сегодня, приехав из горных аулов, где было много зимовок. Абай стал расспрашивать о них:

— Ну как, очень там силен джут? Везде он или только в отдельных местах? Народ сильно бедствует?

Асылбек, Жиренше и Ербол так и впились взглядом в Базаралы, ожидая ответа. Слова его прозвучали безнадежно.

— Разве джут выбирает, кого ударить? Везде беда, джут ужасный, скот так и мрет… Когда мы говорим «народ», это означает большинство, и бедствует сейчас большинство. Буран свирепствует уже третий день. Люди надеялись, что скоро наступит весна, станет теплее, но буран и мороз разыгрались, как лютой зимой. Вряд ли кто уцелеет…

— Но ведь падают только овцы, а как крупный скот? — спросил Жиренше. Он все еще надеялся, что хоть часть скота перенесет бедствие.

Базаралы пожал плечами.

— В стадах Тобыкты его мало, — все больше овцы и лошади. А коровы оказались даже слабее овец, верблюдов джут тоже легко валит. Нет, где уж тут чему-нибудь уцелеть…

Весь вечер жигиты говорили лишь о надвинувшемся бедствии. Дело не только в том, что мрет скот, — начинают голодать сами люди. В Чингизе Базаралы видел, как в поисках пропитания беднота бродила по зимовьям. И сюда, в Жидебай, уже начали заходить бедняки. Старики и старухи не раз побывали в доме матерей Абая. Им давали мяса — на одну-две варки, пшеницы, проса.

— Неужели джут разорит всех и никто не уцелеет? — со вздохом сказал Жиренше.

Базаралы посмотрел на него.

— Найдется горсточка. Бывает же у вороного кони белая отметина на лбу… И у иргизбаев, и у котибаков, и у жигитеков есть аулы, имеющие хорошие пастбища, обильные земли… Эти и сейчас горя не знают.

Ербол присоединился к нему: меньше всего почувствуют джут иргизбаи — у них и зимовья прекрасные и сено запасено с осени, он сам видел…

Абай сидел молча. Теперь он тоже вмешался в разговор.

— Кого спасет благополучие одних иргизбаев? Кого это утешит? — сказал он.

— Оказалось, кто силен, тот и в теле, — усмехнулся Базаралы. — Земли, добитые Кунекеном, выручают иргизбаев.

Абай нахмурился и быстро повернулся к нему.

— Боже мой, что же говорить о землях, нажитых насилием? Разве это земли? Это — слезы ограбленных!

Сдержанное негодование звучало в его словах. Асылбек и Жиренше одобрительно улыбнулись.

— Так, Абайжан! Ты сказал то, что в душе у каждого, но чего не осмеливался сказать ничей язык…

Базаралы, угрюмый, удрученный тяжелыми мыслями, тоже посветлел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза