Пуритане

– Ну, это, конечно, не для старой леди, – заметил Кадди,

– ей и одного дня не протянуть в дорожном фургоне.

– И тогда между ними пойдут споры о вигах и тори, –

продолжала хитрая Дженни.

– Тут и говорить нечего, – согласился Кадди, – старая леди в некоторых вещах ужасно упрямая.

– А потом, Кадди, – продолжала его супруга, которая предусмотрительно приберегала под конец свой наиболее сильный довод, – если расстроится эта свадьба с лордом

Эвенделом, не видать нам ни отдельного дома, ни огорода, ни выгона для коровы. И тогда и мне, и тебе, и нашим дорогим деткам только и останется, что пойти по миру.

Тут Дженни принялась всхлипывать. Кадди не находил себе места, не зная, на что решиться. Наконец он сказал:

– Ладно, жена, не можешь ли ты спокойно, без этого плача, сказать, что же нам в таком случае делать?

– То-то и оно, что ничего, – ответила Дженни. – Делай вид, будто про этого джентльмена тебе ничего не известно, и никогда никому, умоляю тебя, ни словом не обмолвись о том, что он побывал у нас или в господском доме – там, наверху. Знай я, кто он, уступила бы я ему нашу собственную постель, а мы с тобой спали бы в хлеву, пока он не уедет. Но теперь ничего не поделаешь. Нужно пораскинуть умом, как бы завтра утром выпроводить его отсюда, да половчее. Надеюсь, что больше ему не захочется сюда возвращаться.

– Бедный мой хозяин! – воскликнул горестно Кадди. –

Значит, мне и поговорить с ним нельзя?

– Ни за что, – ответила Дженни, – ты не обязан его узнавать, и я бы не сказала тебе, кто он такой, если бы не боялась, что при утреннем свете ты его, может быть, и узнаешь.

– Ну, раз так, – сказал Кадди, тяжко вздыхая, – раз так, я лучше пораньше уйду на пахоту; если мне с ним нельзя и поговорить, так лучше уж не быть дома.

– Правильно, дорогой! – ответила Дженни. – Нет никого умнее тебя, если ты чуточку посоветуешься со мной; только никогда не делай ничего по своему разумению.

– Кажется, и впрямь так, – пробормотал Кадди. – Уж всегда-то какая-нибудь старуха, или хозяйка, или еще какая другая женщина, заставляла меня делать все по-своему, а не по-моему, – продолжал он, раздеваясь и укладываясь в постель. – Сначала то была матушка, потом леди Маргарет не давала мне свободно вздохнуть, и они ссорились между собой, и толкали меня сразу на две дороги, и каждая тянула к себе, точно Панч* и дьявол, что дерутся за булочника на ярмарке; а теперь я женат, – продолжал он бормотать, заворачиваясь в одеяло, – и моя жена, сдается, совсем уж ведет меня за собой на поводу.

– А разве я веду тебя не лучше, чем все остальные? –

сказала Дженни и, заняв место рядом с супругом и погасив свечу, закончила на этом беседу.

Оставив эту чету в объятиях сна, сообщим читателю, что на следующий день рано утром к Фери-ноу в сопровождении слуг подъехали две амазонки, в которых Дженни, к величайшему своему ужасу, тотчас узнала мисс Белленден и леди Эмили Гамильтон, сестру лорда Эвендела.

– Не сбегать ли мне наверх, чтобы немного прибрать? –

сказала Дженни, испуганная этим неожиданным приездом обеих молодых леди.

– Дайте нам ключ от входной двери, и больше ничего нам не нужно: Гьюдьил откроет окна в малой гостиной.

– Малая гостиная на запоре, а замок, как на грех, испортился, – ответила Дженни, сообразив, что эта комната находится рядом со спальней, в которой она поместила вчерашнего гостя.

– Тогда он откроет окна в красной гостиной, – сказала мисс Белленден и направила лошадь к дому, однако не той дорогой, которой Дженни провела Мортона.

«Все пропало, – подумала Дженни, – если мне не удастся выпустить его с черного хода».

И она стала подниматься по склону холма, волнуясь и ломая голову, как бы выпутаться из неприятного положения. «Уж лучше было сразу сказать, что я пустила туда на ночлег приезжего путешественника, – продолжала она размышлять по дороге. – Но тогда они позвали бы его к завтраку. Господи, спаси и помилуй нас! Что же мне делать? А вон и Гьюдьил разгуливает в саду! – воскликнула она про себя, приближаясь к калитке. – И я не посмею войти с черного входа, пока он отсюда не уберется. О, Господи! Что теперь с нами станется!»

Не зная, что предпринять, она подошла к бывшему дворецкому Тиллитудлема, надеясь как-нибудь выпроводить его из сада. Но Джона Гьюдьила не исправили ни понижение в должности, ни прошедшие годы. Как многие нудные люди, он каким-то чутьем угадывал, что особенно раздражало его собеседников. Так и на этот раз: все усилия

Дженни удалить его под каким-либо предлогом из сада повели только к тому, что он пустил в нем корни не менее прочно, чем любой из кустов. К несчастью, живя в Фери-ноу, Гьюдьил сделался любителем цветоводства, и, предоставив остальные заботы слуге леди Эмили, он, едва приехав, отдал свое внимание прежде всего цветам, которые уже давно взял на свое особое попечение, и теперь тщательно их подвязывал, окапывал и поливал, распространяясь без умолку о достоинствах каждого перед бедною Дженни, стоявшей возле него, трепеща и чуть не плача от страха, досады и нетерпения.