Пуритане

заметил Кадди. – Оно навеки избавило меня от желания воевать. Я так и подумал, что вы военный, судя по вашему красному, расшитому галуном кафтану и шляпе с полями.

– А на какой стороне были вы сами, друг мой? – продолжал любознательный незнакомец.

– Ага, молодой человек! – отозвался Кадди, лукаво поглядев на него, – таковым, во всяком случае, этот взгляд показался ему самому. – Что же мне отвечать на этот вопрос, когда я не знаю, кто его задает.

– Одобряю ваше благоразумие, но только оно излишне: я знаю, что вы принимали участие в этом деле как слуга

Генри Мортона.

– Верно! – воскликнул изумленный Кадди. – Но как вы про это дознались? Мне, конечно, нечего беспокоиться, потому что солнышко светит теперь в нашу сторону. Хотел бы я, чтобы мой господин был жив и увидел, как все обернулось.

– А что с ним случилось? – спросил незнакомец.

– Он погиб на судне, когда плыл в эту постылую Голландию, – сгинул, как его и не было: все на судне погибли, и мой бедный господин вместе с ними. Ни о ком из них с той поры не было ни слуху ни духу. (Тут Кадди громко вздохнул.)

– Вы были к нему привязаны, не так ли? – продолжал незнакомец.

– А как же иначе? Его лицо манило, как говорится, точно скрипка, ведь кто бы на него ни взглянул, тому он сразу по душе приходился. А какой храбрый солдат! Если б вы видели его на мосту, как он носился взад и вперед, словно летучий дракон, заставляя наших людей сражаться, хотя им этого не слишком хотелось. Там только и были что он да этот виг по имени Берли; когда бы два человека могли выиграть битву, нам бы потом не пришлось платить за этот день своей шкурой.

– Вы упомянули о Берли. Не слышали, жив ли он?

– Не очень-то много я о нем знаю. Болтают, что он побывал за границей и что с ним наши страдальцы не пожелали встречаться, потому что он убийца архиепископа.

Вот он вернулся домой еще упрямее прежнего и, как говорят, порвал со многими пресвитерианами. И даже теперь, когда к нам в последний раз прибыл принц Оранский, Берли не смог добиться ни покровительства, ни должности, потому что с ним никто не захотел иметь дела из-за его чертова нрава, и с той поры о нем ничего не слыхать.

Правда, поговаривают, будто досада и злость сделали его совсем сумасшедшим.

– А скажите… – запинаясь, произнес незнакомец, –

знаете ли вы что-нибудь о лорде Эвенделе?

– Знаю ли я что-нибудь о лорде Эвенделе? Знаю ли я?

Разве моя молодая леди не живет вон в том доме на горке?

И разве она почти что не вышла за него замуж?

– Значит, они не женаты? – торопливо спросил всадник.

– Нет, они, что называется, лишь обручились; я и моя жена были у них свидетелями – тому уже несколько месяцев. Долгонько ему пришлось за нею ухаживать, да, кроме

Дженни и меня самого, мало кто знает причину этого. Но почему вам не спешиться? Что мне задирать на вас голову!

И потом, на западе, над Глазго, собираются тучи, а сведущие люди считают, что это к дождю.

Действительно, густая черная туча почти закрыла собой заходящее солнце; упало несколько крупных капель дождя, и в отдалении послышались глухие раскаты грома.

«Что за дьявол! – подумал про себя Кадди. – Уж сходил бы с коня или ехал своею дорогой, чтобы остановиться на ночлег в Гамильтоне, пока не полило как из ведра».

Но всадник после своего вопроса продолжал неподвижно сидеть на коне, точно человек, измученный каким-то чрезмерным усилием. Наконец он очнулся и, видимо, сделав над собой еще одно внезапное и мучительное усилие, обратился к Кадди с вопросом, жива ли старая леди.

– Да, жива, – отвечал Кадди, – но очень уж она ослабела. Их дела теперь не те: все как есть изменилось, когда наступили тяжелые времена. Им пришлось много чего вынести и вначале и под конец, они потеряли свой старый замок, и баронство, и землю при ферме, где я когда-то пахал, и основные земли поместья, и мой огород, который мне так хотелось заполучить снова, – и все это, можно сказать, из-за сущего пустяка, из-за каких-то кусков старой овечьей кожи, пропавших в суете при занятии Тиллитудлема.

– Я что-то об этом слышал, – глухо проговорил незнакомец куда-то в сторону. – Я хорошо знаю эту семью и охотно помог бы им. Можете ли вы приютить меня на ночь, приятель?

– Места у нас немного, – сказал Кадди, – но ничего, попытаемся: все лучше, чем ехать под дождем во время грозы, ведь, если позволите сказать откровенно, вид у вас не очень здоровый.

– У меня бывают головокружения, – ответил незнакомец, – но это скоро проходит.

– Думаю, что мы сможем угостить вас неплохим ужином, – сказал Кадди, – и позаботиться о постели для вас.

Нехорошо было бы не поделиться тем, что мы сами имеем, но вот с постелями плоховато, потому что у Дженни столько ребят (да благословит Господь и их и ее!), что мне, говоря по правде, придется попросить лорда Эвендела –

пусть даст нам еще кусочек земли и пристроит что-нибудь к нашему домику.

– О, я неприхотлив, – сказал незнакомец, входя в дом.

– Можете не беспокоиться за вашу лошадку, – заявил

Кадди, – с ней все будет в полном порядке. Кому-кому, а мне хорошо известно, как нужно кормить лошадей. А у вас конь хоть куда.