Пугачев

Видимо, проблема грабежей и мародерства слишком остро стояла в войске бунтовщиков, раз одной из причин создания «Военной коллегии» стало нежелание Пугачева лично разбирать «многие жалобы» на бесчинства его подчиненных. Как же реагировала «Военная коллегия» на эти жалобы? Знакомство с документами коллегии и местных повстанческих учреждений приводит к выводу, что руководители восстания пытались, по крайней мере, оградить «подданных» «Петра III» от бесчинств бунтовщиков, а иногда даже наказывали за эти бесчинства. Так, в указе «Военной коллегии» «крепостным начальникам» Нижнеяицкой линии от 17 декабря 1773 года говорится, что коллежскому судье Творогову поступила жалоба «командира» Нижнеозерной крепости Разнолишникова на то, что некоторые пугачевцы, «мимо крепостей едущия… делают ему, Разнолишникову, и протчим обиды и разорения», то есть нападают на своих. «Естли и впредь будут таковыя преступники законам какия причинят обиды и разорения, — повелевала «Военная коллегия», — то таковых, тотчас поймав, и по поимке присылать за караулом в вышереченную Военную государственную коллегию при рапорте со изъяснением их преступления, с которыми поступлено [будет] по законам». «Военная коллегия» пыталась также обезопасить мирных жителей от притеснений со стороны восставших. Например, атаману Илье Арапову было приказано «наблюсти», чтобы его подчиненные («поверенные») «не отваживались чинить крестьянам никаких обид; в противном же случае подвергнут себя его величества гневу»[427].

Имеются также данные о том, что «Военная коллегия» во избежание бессудных расправ приблизительно в декабре 1773 года дала указание, «чтоб впредь никому смертной казни не чинить, но присылать виновных в Оренбург», то есть в Берду. Туда же было приказано отправлять и тех, кто делает «раззорения». Более того, известно, что некоторые нарушители этих предписаний действительно были отправлены в ставку Пугачева. Однако «Военная коллегия» не была последовательна, ведь и в декабре 1773-го, и позже повстанческая верхушка приказывала расправляться с врагами и ослушниками. Например, в одном указе «Военной коллегии» от июня 1774 года башкирские и марийские старшины инструктировались: «…если же кто-либо окажет сопротивление, ослушавшись, проявит злоумышление и не пойдет на службу великого государя, то с таковыми поступайте: у непокорных грабьте имущество, сжигайте дома»[428].

Головной болью для повстанческих властей всех уровней стали нападения «башкирцев» и прочих «иноверцев» на русских мирных жителей, в особенности на заводских крестьян[429]. Причем башкиры не только грабили и убивали, но и заставляли христиан переходить в ислам, что, думается, для многих было не лучше смерти. Крестьяне пытались найти управу на притеснителей. Так, 18 декабря 1773 года крестьяне Саткин-ского завода на Южном Урале в рапорте старшине башкир-повстанцев Юлаю Азналину, помимо прочего, сообщали, что на их заводе «производится осторожность не против его величества (то есть Пугачева. — Е. Т.), но от набегу озорнических из башкирцев воровских партей, которыя из заводских жителей, выезжающих за сеном, уже много покололи безвинно и лошадей отогнали, и теперь за сеном и протчими потребностями выехать з заводу не дают свободности», и просили «завод от розъезжающих грабительских воровских партей защитить»[430]. Мужики не знали, что эти башкирские «грабительские партии» как раз и служили «его величеству», а Юлай был не тем человеком, у которого следовало искать защиты, ибо он сам во время пугачевщины вместе со своим сыном Салаватом Юлаевым разорял заводы и убивал крестьян. Впрочем, свои бесчинства Салават и Юлай будут совершать несколько позже, а в декабре 1773 года на Саткинский завод пришли не они, а пугачевский атаман И. Кузнецов[431].

Даже переход на сторону Пугачева отнюдь не всегда избавлял мужиков от башкирских бесчинств. Последнее обстоятельство было особенно опасным для руководителей восстания, поскольку подобные бесчинства могли заставить крестьян переметнуться на правительственную сторону, что иногда и происходило.