Читаем Прожорливое Средневековье. Ужины для королей и закуски для прислуги полностью

Но и на обычных обедах, без гостей, когда за стол садились только вельможа и его свита, иерархия по статусу сохранялась, приобретая очень странную на современный взгляд форму. В частности, от положения человека и его должности зависело количество полагающейся ему еды. Причем у самых высокопоставленных порции достигали каких-то астрономических размеров, которые были совершенно не по силам нормальному человеку.

Впрочем, надо знать средневековый менталитет, и тогда становится понятно, что когда на стол перед вельможей ставят десяток роскошных блюд, совсем не предполагается, что он все их должен съесть. Это просто показатель его высокого положения. Людовик Святой, например, вообще постоянно постился и обычно съедал только хлеб, кусок рыбы и запивал их глотком вина. Среди английских королей таких блаженных вроде бы не было, но некоторые особо религиозные государи временами тоже впадали в посты и молитвы, продолжая при этом соблюдать этикет, в том числе и пищевой. И по примеру Людовика жевали кусок хлеба, не глядя на расставленные по столу яства.

«О размерах конкретных порций мы можем в данном случае судить с достаточной уверенностью, — пишет Зои Лионидас[32], — так как бухгалтерия в графстве Вьеннском велась практически безупречным образом. Итак, на обед в понедельник полагался суп из бобов с горохом, и нутом, и солониной, причем порция [для графа Гумберта Вьеннского] должна была составлять два французских ливра (ок. 900 граммов). Высшей аристократии, обретавшейся за графским столом, уже полагалось по ливру на человека, рыцарям уже приходилось тот же ливр делить на двоих едоков, а всем прочим делить пополам половину ливра. Требуха (в Средневековье почитавшаяся блюдом весьма лакомым, причем для бо́льшего престижа ее зачастую подкрашивали в золотистый цвет шафраном) подавалась исключительно хозяину дома. Все прочее также делилось в уменьшающемся количестве — от высшего края стола к низшему и от именитых гостей к более скромным.

Естественно, поглотить столь невероятное количество пищи хозяин был не в состоянии, да этого от него и не требовалось. Вопрос был в том, чтобы стоящее перед ним блюдо нагляднейшим образом демонстрировало богатство и могущество владетельного дома, к которому он принадлежал; все прочее оставалось на его личное усмотрение…

Порой части подобных порций, превосходивших в принципе своем человеческие возможности, отправлялись под стол собакам, крутившимся под ногами обедающих, или нищим, которым полагалось всегда отдавать объедки, — естественно, ради того, чтобы их молитвами души хозяина и хозяйки получили полноценный доступ к небесному блаженству. Кроме того, распространена была традиция «пищевых» подарков, которыми хозяин выражал свое благоволение тому или другому приглашенному, отправляя к нему через посредство слуги блюдо с собственного стола. Если речь шла о пире, то подобные подношения могли устраиваться руками красивейших дам и полагались рыцарям, особенно отличившимся в бою.

Тот же граф Гумберт свидетельствует: “Пусть нам подаваться будет… интерлюдия из доброй требухи, в добром же количестве, тщательно вычищенной, сваренной в воде, дабы нам возможно было ею угощать прочих [гостей] как нам то будет угодно”.

Собака ждет объедков с хозяйского стола. Миниатюра из «Tacuinum Sanitatis». 1450 г. Национальная библиотека Франции, Париж

Подчеркнем еще раз — важен был не столько размер самой порции (он мог весьма ощутимо варьироваться в зависимости от достатка и ранга хозяина дома), но именно разница в пропорциях, которая должна была строго соответствовать положению гостя в общей феодальной иерархии.

Кроме всего прочего, существовали блюда, подававшиеся исключительно на дворянские столы, а то и вовсе — только на столы высшей знати».

<p>Взаимопроникновение</p>

Выше я уже писала, что чем дальше, тем больше пиры горожан, сельских джентри[33] и даже богатых крестьян начинали напоминать аристократические. Естественно, с учетом разницы в деньгах и возможностях. Я бы сказала даже, что все современные попытки реконструкции средневековых пиров (а я какие-то из них видела на фото и видео, а какие-то и сама устраивала) дотягивают как раз до гильдейского пира или такого, который мог бы устроить сельский помещик. Потому что настоящий аристократический пир — это и толпы слуг, и целиком зажаренные туши, и павлины в перьях на столе. Но сделанный по тем же лекалам более скромный праздничный ужин гильдии, пир в честь свадьбы состоятельного горожанина или даже обед, который сельский помещик дает для своих родственников и арендаторов в честь Майклмаса (Дня святого Михаила, с которого в Англии начинался новый финансовый год), в наше время воссоздать вполне реально.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги