Провидец Энгельгардт

«Человеку так свойственно желать, чтобы дело рук его продолжалось, жалко подумать, что всё должно разрушиться после его смерти. И в самом деле, сделай так или иначе, а всё-таки непременно кончится тем, что земли опять зарастут лозняком, скот, выведенный с такою любовью, погибнет, рощи будут бестолково порублены, всё придет в запустение и всем воспользуется какой-нибудь кулак-арендатор или приказчик. А между тем, перейди мое хозяйство в руки общины, артельно, сообща ведущей хозяйство, оно продолжало бы процветатъ и развиваться. За примерами ходить не далеко: что сделалось со стадами скота, тщательно подобранного и выведенного любителями скотоводства, которых и прежде бывало немало? На моих глазах погибли здесь превосходные стада скота, и как погибли! – так, что даже и следов не осталось. И посмотрите, где у нас сохраняется хороший скот – в монастырях, только в монастырях, где ведётся общинное хозяйство… Нет никакого другого исхода, как артельное хозяйство на общих землях».

И ещё:

«Я устроил свое хозяйство прекрасно…И что же? Я вижу, что стоит мне, не то, что бросить хозяйство, а только заболеть, и всё пойдет прахом – никто не будет знать, что делать, где что сеять. Это понимает и мой староста, и другие крестьяне. «Умрёте – и ничего не будет, всё прахом пойдет», – говорит староста. «Кончится тем, что и вы сдадите имение в аренду немцу», – говорил мне один мужик. (Но даже эти оракулы не могли предсказать ту степень запустения, какую можно наблюдать в Батищеве сегодня.) И действительно, умри я – и все разрушится, если дети мои не перейдут к новой форме хозяйства, не сделаются сами земледельцами, не сумеют создать интеллигентную деревню, работающую на артельном начале».

Это была сердечная боль Энгельгардта. Он мог гордиться своими сыновьями, которые избрали поприще литераторов и общественных деятелей и добились там признания. Но он скорбел, видя, что они, ценя его и понимая значение его деятельности, к его хозяйству оставались равнодушными, и не горели желанием стать наследниками и продолжателями его дела. Но об этом мы поговорим позже, во второй части книги. А пока проследим продолжение полемики Энгельгардта со своими оппонентами: