Проучить мажора

Завершив свой монолог, Машка переводит на меня неприязненный взгляд, и я, осклабившись во все щеки, подмигиваю ей. Дескать, так держать, не робей. Состроив кислую гримасу, девчонка вытягивает руку вперед и гордо демонстрирует мне средний палец. Однако, как ни странно, этот вызывающий жест меня ничуть не задевает. Наоборот, забавляет еще больше, порождая внутри необъяснимое чувство мрачного упоения.

Отчего-то мне жутко нравится наблюдать, как Зайцева бесится. Как вспыхивают багровыми искрами негодования ее голубые глаза, как учащается дыхание и бурно вздымается грудная клетка. Как по-детски обиженно поджимаются пухлые губы и сдвигаются к переносице густые брови. Есть в этом зрелище нечто поистине завораживающее.

Если честно, раньше я не понимал выражения «красива в гневе», а теперь до меня наконец доходит. Маше гнев действительно к лицу. Он придает ей сходство с юной ведьмой, сбежавшей с шабаша. Дикой, но в то же время притягательной. Ведь ведьмы, в отличие от принцесс, не ведают ни страха, ни стеснения.

Коротко выдохнув, Зайцева цепляет пальцами края своего топа и резко задирает его наверх. Я был уверен, что она решится на отчаянный поступок, но вид ее обнаженного тела все равно повергает меня в приятный шок. Пульс мгновенно ускоряется, ладони с утроенной силой впиваются в руль, а голова тянется вперед, к лобовому стеклу, рискуя вот-вот в него врезаться.

У-ля-ля, товарищи! Вот это я понимаю стриптиз! За такое и денег отдать не жалко!

Грудь у Машки небольшая, но симпатичная. Молодая, упругая, с задорно торчащими сосками. Кожа на ней бледная, совсем нетронутая солнцем и от этого, должно быть, очень-очень нежная… Так и хочется потрогать. Ласково провести по ней пальцем, а потом, может быть, и языком…

Смотрю на эту оторву, дерзкую, безбашенную, в короткой юбке и задранном по самое горло топе, а в груди нарастает какое-то огненное ощущение теплоты. Будто мне бензином сердце облили и подожгли. Пламя заполняет собой аорту, сползает вниз к диафрагме и устремляется к животу. Крутит, вертит, вызывая трепет там, где, как я думал, у меня глухо.

Сложно дать определение захлестнувшим меня чувствам — слишком уж они запутанные и непонятные, но одно мне ясно наверняка: Машка другая. Не такая, как те девчонки, с которыми я привык тусоваться. Непредсказуемая, чокнутая, больная на всю голову, но чертовски интересная.

Да-да, интерес — именно его мне так отчаянно не хватало в общении с противоположным полом. Я пресытился, заскучал, наелся. Перестал испытывать по-настоящему яркие эмоции. А с Машкой все как-то иначе: не только в штанах дымится, но и по нервам высоковольтным разрядом долбит. Будто мне снова тринадцать, и я впервые попал на сайт с порнухой. Волнительно, черт подери!

Отведенные десять секунд истекают непростительно быстро. А, может, она меня опять надула, время-то я не засекал. Вернув топ на прежнее место, Зайцева откидывает за спину темные волосы и с высоко поднятой головой направляется в машине.

Надо же, а в глазах ведь ни капли неловкости, ни грамма смятения нет. Вышагивает, словно королева, и плевать, кто что подумает.

— Ну что, доволен, засранец? — вместе с Машей в салон залетает вечерняя прохлада и запах свежей травы, напоминающий о грядущем лете.

— Как никогда, — отзываюсь я, плавно надавливая на педаль газа. — Сиськи у тебя и правда классные. Я заценил.

Бросаю косой взгляд на сидящую рядом девчонку и ловлю легкую полуулыбку на мягких губах. Еще и веселится, бесовка. Ничем ее не смутишь.

Глава 17. План-кабан № 2

Маша

— Теперь моя очередь задавать вопросы, — слегка оправившись от недавнего шока, связанного с частичным оголением на трассе, говорю я.

— Давай, — милостливо разрешает Толмацкий. — Игра и впрямь ничего, затягивает.

Поудобней устраиваюсь в просторном сиденье и припадаю лбом к оконному стеклу, чтобы как следует подумать. В сумраке опустившегося на землю вечера мимо нас стремглав проносятся то густые леса, то широкие поля, то узкие, наполовину обмелевшие речушки.

Сейчас мы уже очень далеко от города, поэтому машин на дороге стало значительно меньше. Свет встречных фар лишь изредка слепит глаза, а в салоне автомобиля воцарилась вполне себе мирная атмосфера. Напряжение между мной и Стасом заметно спало. Больше он не глядит на меня волком и кажется вполне расслабленным — откинувшись на подголовник, одной рукой вращает руль и тихонько подпевает ненавязчиво мурлыкающей музыке.

— Что-то есть хочется, — тянусь за рюкзаком, валяющимся на заднем сидении. — Хочешь бутерброд с колбасой?

Толмацкий одаривает меня подозрительным взглядом, а я продолжаю:

— Да не кривись ты, нормальные бутеры. Я их перед выходом сделала, — достаю небольшой сверток, обмотанный целлофановым пакетом, и принимаюсь аккуратно его разворачивать. — По-любому, тоже проголодался. Или мажоры вроде тебя питаются исключительно черной икрой?

— Если салон испачкаешь, я тебя убью и закопаю во-о-он в том лесу, — предостерегающе заявляет Стас.