И Марина догадывалась, что эта любовная эскапада между Кирой и Лёшкой была замешана не только на физическом влечении, нет – это был крик души девочки: обратите же на меня внимание, я живая, мне одиноко, я хочу любви! Все это она понимала, но стоило ей только увидеть Киру во всей прелести ее юной красоты, как Марина уже не могла владеть собой: нет, не получишь ты его, не получишь! А Кира уже руки подняла – обнять, прямо при жене. Ну уж нет! И Марина «ударила» ее со всей силы, в последнюю секунду успев слегка отклонить удар в сторону – Кира пошатнулась и замерла на месте, испуганная и удивленная: хотела шагнуть – и не могла.
– Это ты меня держишь? Отпусти. Не выйдет. Все равно он мой.
– Да что ты?
– Да! У нас с ним все было, все!
– Что ж, повезло тебе, девочка, с настоящим мужчиной дело имела.
– Марина, иди, – Лёшка слегка подтолкнул ее в спину.
– Ты его силой держишь.
– Я его не держу. Он меня сам выбрал. Так что извини.
И пошла к дому, не обернулась. Ничего, Лёшка справится. И он справился.
– Знаешь что, девочка, хватит. Поиграли и разбежались.
– Я люблю тебя.
– Да не любишь ты! Развлекаешься. Ты понятия не имеешь, что такое – любовь, не узнаешь, если на блюдечке поднести. Заморочила голову старому дураку. Слава богу, опомнился. Мы с Мариной вместе через такое прошли – тебе и не снилось. Да чтобы я на такую обезьянку, как ты, ее променял? Так что прости меня и прощай.
– Алексей!
– Все, я сказал.
Вспомнил вдруг отца с его любимой фразой и горько усмехнулся: «Отрубил, как отрезал! Герой, еж твою медь…» К Валерии шел с замиранием сердца, так стыдно было. Они с Мариной стояли у окна – подошел, еле передвигая ватными ногами. Взглянул на Валерию – ноги у него словно подломились. Встал на колени. Валерия подошла ближе и с силой ударила его по щеке. Он даже не поморщился. Марина отвернулась, закрыв лицо руками. Долго молчали все трое. Потом Валерия позволила ему встать:
– Простите, Алексей, не сдержалась. Это я за Марину.
– Я заслужил.
– Нет, не совсем. Я виновата, девочку упустила. А видела, какая. Не справляюсь я с ней. Где она?
– Там, в саду.
– Ой, я же ее… остановила! – вспомнила Марина. – Она же так и стоит, наверное, шагу не может сделать.
– Ничего, пусть постоит, подумает, – сказала Валерия.
– Валерия… – начала было Марина.
– Ничего. Переживем и это. Вы не знаете, но такое уже было с ней? А я-то не поверила, думала, Юлечка ревнует.
– Юлечка? Так она что же, к Аркаше?
– Да. Он же не брат ей, чужой по крови. Вот такая у меня девочка получилась. Ладно. Я думаю, мы Анатолию ничего не скажем. Алексей, вы, наверное, хотите вещи свои забрать?
– Да, я пойду соберу. И мы сразу уедем.
Голос звучал хрипло, и одна щека пылала от удара. Марина посматривала на него с тревогой, но он не отвечал на ее взгляд.
– Конечно. Жалко, что все так вышло. Простите меня за мою дочь.
Валерия встала и поклонилась им в пояс. Марина кинулась ее обнимать, Лёшка топтался, не зная, что делать, но Валерия сама к нему подошла и руку протянула, он пожал, а потом поцеловал и с трудом выговорил, хотя смотреть ей в глаза он не мог:
– Простите меня. Я знаю, как виноват. Не держите зла, хорошо?
– Ладно, ничего. Что ж теперь делать. Нам еще работать вместе. Жалко, что портрета не будет.
– Спасибо.
Кира так и стояла в саду. Марина подошла. Девочка дрожала, устала стоять.
– Отпусти меня!
– Сейчас мать придет – отпустит.
– Ты маме сказала?
– Пришлось.
– Все равно, все равно, все равно ты его не удержишь! Он сам ко мне придет! Нам, знаешь, как сладко вместе было!
– Да я его не держу, я ж сказала тебе. Он подумал и выбрал. Меня выбрал. Сладко ей было! А нам, знаешь, как горько бывало? Ты думаешь, любовь – когда сладко?
– Да!
– Детка, если ты такой любви хочешь, вон ее – за каждым углом полно! Задницей поверти, сиськами потряси – любой твоим будет! Тебе только этого надо? Это не любовь.
– Любовь!
Марина вздохнула. Бедный ребенок. Ни злости не чувствовала, ни ревности – только одно сострадание к глупой девочке, не видящей света. И положила руку ей на лоб – Кира дернулась.
– Я покажу тебе, что такое любовь.
Кира ахнула и, освобожденная Мариной, стала медленно опускаться на землю. Свернулась клубочком и заплакала – а в это время теплый сияющий поток омывал ее душу, унося клочки черной зависти, острые стружки злости, пульсирующие сгустки ненависти, жгучие угольки ревности. Все, что было в ней от звереныша, корчилось и вопило от боли, но маленькие светлячки, таившиеся в уголках души, расправляли крылышки и готовились взлететь. Подошла Валерия, посмотрела на рыдающую дочь.
– Спасибо тебе. У меня никогда это с ней не получалось.
А у машины уже ждала Мила – вся розовая от смущения и в слезах.
– Я…
– Что ты, девочка?
– Я… я хотела сказать… Алексею… Михайловичу… и вам, Марина Сергеевна…
Леший поморщился – уж больно похожа она была на Киру. А Марина растаяла, пошла утешать:
– Что ж ты плачешь-то, детка? Что такое?
– Я хотела сказать… Вы не думайте, что я такая же. Раз мы похожи.
– Да мы знаем, что ты другая.
– Правда?
И на Алексея обернулась с надеждой. Вот горе-то…
– Не бойся, ты совсем на сестру не похожа.