Против течения

– Так и будешь ходить со следами зубов на плече? Чтобы мне стыдно было, да? – но поняла, почему он не хочет, и обняла так крепко, как могла. – Ну что, встаем?

– Как встаем, зачем?

– Лёш, да пусти!

– Куда ты спешишь-то! Давай еще полежим.

– Давай, – вдруг кротко согласилась Марина, укладываясь обратно. – Только кто-то, по-моему, собирался сегодня…

– А, черт! Я совсем забыл! Сколько времени?

Лариса Львовна, глядя, как они мечутся по квартире, собирая Лёшку на выход, только посмеивалась. Потом увидела: стоят, обнявшись, перед входной дверью, целуются. Марина с кухонным полотенцем, а Лёшка в одном ботинке, второй так и держит в руке.

– Молодые! Вам что, ночи мало?

А сама вздохнула с облегчением: «Слава тебе господи, помирились!» И залюбовалась сыном: «Эх, какого молодца мы с Мишкой сделали! Весь в отца!» С годами она все больше замечала, как сквозь внешние черты, так похожие на ее собственные, ярче проступает Михаил: его манера, жесты, интонации.

– Ну что? – спросила она у Марины, когда Лёшка наконец ушел. – Все хорошо?

– Да! Все хорошо.

– Спасибо тебе, дочка, что простила его, дурака такого!

– Я же люблю его!

– А он-то тебя как любит!

– Любит, да. Только как же это все может быть, а? Нет-нет, я простила и забыла, но я все равно не понимаю, как это можно: одну любить, а с другой…

– Что с них взять – мужчины народ слабый.

– Да, мужчины…

Мужчины, да. А женщины? И так вдруг задумалась, что мысли эти не отставали несколько дней, плавая за ней стайкой разноцветных рыбок: серебряная рыбка – Марина, черно-вишневый с золотом рыб – Лёшка, потом Муся и Ванька, мелочь пузатая…

Вадим Дымарик и его жена Светлана…

Кира…

Валерия, Мила, Аркаша с Юлечкой и Козявкиным, медленный кит Анатолий и юркая черная тропическая рыбка – Степочка…

И совсем было позабытая первая Лёшкина жена Стелла с дочкой Риточкой, и еще пуще позабытая Тамара, с которой Лёшка жил до Марины – а где же те рисунки, интересно? С обнаженной Тамарой? Из-за которых случилась их первая с Лёшкой ссора? Выбросил, что ли? И вспомнив про рисунки, Марина вспомнила про портрет Киры и направилась в мастерскую. Лёшка работал. И пел! Задумчиво так, совсем поперек мелодии:

– Все отдал бы за ласки-взоры… И ты б владела мной одна…

Вздохнул и голову набок повернул, как птица-грач – задумался.

– Пустились мы в страну чужую… А через год он[5]… А-а, чтоб тебе!

Марина засмеялась про себя – да, удачную песню выбрал, ничего не скажешь! Вошла, огляделась.

– Лёш, а где портрет?

– Какой портрет…

А сам и не слушает почти.

– Твоей красотки, Киры?

– Даже не знаю, о чем ты говоришь…

– Лёш!

– А?

– Я спрашиваю, где портрет Киры?

– Ах ты, боже ж ты мой, ты видишь, я занят!

– Лёша!

– Ну, вот он, твой портрет!

– Мой! Мне это нравится…

Она узнала холст – узкий и длинный, только теперь он стоял горизонтально, и никакой Киры на нем не было.

– Подожди… Ты что… Ты… записал его?

– Я его, как ты правильно говоришь… записал…

– Такой красивый!

Лёшка начал сердиться:

– Понравился? Портрет ей понравился, ты подумай! Хочешь, повторю? Сейчас сделаю!

– Нет-нет-нет, не хочу, не надо!

– А то сделаю! И в спальне повесим, для вдохновения!

– Для какого еще такого вдохновения? Я тебе покажу – вдохновение.

– Ну ладно, ладно…

Поймал ее за подол и усадил на колени:

– Мне никого, кроме тебя, не надо. Но раз тебе портрет так понравился…

– Да что ты пристал ко мне со своим портретом!

– Я пристал? Нет, вы слышали? Я пристал! Сижу себе, никого не трогаю…

Но Марина уже смеялась:

– Господи, вот за что я тебя люблю, просто не знаю!

– Не знает она…

И выразительно кивнул в сторону дивана, приподняв бровь:

– А?

– Да ладно тебе, пойду я. Ну, пусти, пусти! Ты же вроде как работал?

– Поработаешь тут с тобой! – потом, помрачнев, сказал со вздохом:

– Марин, я должен поговорить с ней.

– Конечно, поговори.

– Они в Костроме все, я звонил. Надо поехать. Нельзя дальше тянуть.

– Я поеду с тобой?

– Для подстраховки, что ли? – усмехнулся невесело.

– Да. Там ведь и Валерия будет?

– Валерия! Господи, я забыл! Она же от меня мокрого места не оставит…

– Ничего, выживешь. Анатолия не боишься?

– Даже думать страшно…

– Ладно, что теперь – раньше бояться надо было.

– Марина…

– Ну, что ты?

Руку поцеловал:

– Прости!

– Лёш, давай ты не будешь каждый день прощенья просить, я не вынесу этого, правда! Я же простила тебя, так давай забудем! Попытаемся.

Но она видела – Алексей тащил за собой по жизни чувство вины, как каторжник пудовую гирю на ноге. Марина знала, в чем дело: он мучился оттого, что ей изменил, но больше – оттого, что изменил самому себе. У него были какие-то собственные установки: как правильно, как неправильно, как можно, как нельзя. Первой жене – нелюбимой! – с Мариной, по которой с ума сходил, изменить не смог, удержался, а тут…