– Если не считать Женевьевы, сауны голышом и того, что ты оскорбил Гарольда, это было потрясающе, – говорю я, не в силах скрыть сарказм в голосе.
– Оскорбил Гарольда? – озадаченно переспрашивает Мэтт. – Как я оскорбил Гарольда?
– Ты сказал, что ему нужна дрессировка.
– Ему действительно нужна дрессировка, – отвечает Мэтт, и я ощущаю прилив ярости.
– Не нужна! И почему они не открыли мой торт?
– Что? – Мэтт выглядит озадаченным. – Какой торт?
– Я потратила целое состояние на торт из кондитерской, а они просто оставили его на кухне!
– О.
– Они подали к чаю печенье, а я все думала: «А как же
Мэтт бросает на меня настороженный взгляд.
– Наверное, они припасли его на потом. Я думаю, ты слишком остро реагируешь.
– Может быть, – угрюмо говорю я. – Но это неудивительно. – Я вдруг чувствую, как на меня наваливается усталость, и потираю лицо. – Мэтт, послушай. Ты должен переехать ко мне. Я глаз не могу сомкнуть в твоей квартире.
– Переехать к тебе? – потрясенно переспрашивает Мэтт. – Что? Нет. Извини, но нет.
– Но моя квартира более благоприятна. Она удобнее. Более гостеприимная.
– Более
Я озадаченно смотрю на него.
– Повсюду эти чертовы «спасенные растения»… В твоей «спасенной кровати» невозможно спать…
– По крайней мере, у моей квартиры есть характер! – огрызаюсь я. – По крайней мере, это не какая-то монолитная бетонная коробка.
– Характер? – Мужчина издает короткий недоверчивый смешок. – Она отвратительна!
– Дерьмо? – Я в ярости смотрю на него.
– Да, дерьмо! Никто не хочет покупать
На мгновение я немею от шока. Я даже не знаю, с чего начать. И, кстати, у меня нет книги под названием
– То есть ты ненавидишь мою квартиру? – Я стараюсь говорить спокойно.
– Я не ненавижу ее. – Мэтт сигналит влево и перестраивается в другую полосу. – Я считаю, что она небезопасна.
– Только не начинай снова. Ты одержим!
– Я просто хотел бы жить своей жизнью и не калечиться! – с внезапным жаром говорит Мэтт. – Это все, о чем я прошу. Каждый раз, когда я переступаю порог твоей квартиры, я получаю какую-нибудь травму, или на меня падает проклятая юкка, или Гарольд рвет мою рубашку. Ты знаешь, что мне пришлось купить шесть новых рубашек с тех пор, как мы начали встречаться?
–
– Я люблю тебя, – устало говорит Мэтт. – Но иногда мне кажется, что твоя жизнь ненавидит меня. Я чувствую себя так, как будто меня атакуют. Твои друзья… Господи… Знаешь, каждый день Нелл присылает мне очередную разгромную статью о Доме Харриет. «Почему Дом Харриет так ненавидит женщин». «Почему все феминистки должны бойкотировать Дом Харриет». Ради бога, это компания по производству кукольных домиков. Может, мы и не идеальны, но мы – не
Я чувствую легкое беспокойство, потому что этого я тоже не знала – но такова уж Нелл.
– Это показывает, что она уважает тебя, – говорю я, защищаясь. – Нелл дерется только с теми, кого любит и уважает. Это комплимент. И, по крайней мере, ей не все равно! По крайней мере, она тебя не игнорирует. А твой отец за весь обед не сказал мне ни слова! Ни единого! – Я знаю, что мой голос становится пронзительным, но не могу остановиться. – Может быть, моя квартира и не идеальна, но, по крайней мере, она со вкусом обставлена! Во всяком случае, у меня нет повсюду роботов!
– Что плохого в роботах? – огрызается Мэтт.
– Это нелепо! Это подростковый возраст! Ну кто использует роботов для того, чтобы они приносили закуски? А что касается твоего
Я замолкаю, потому что не хотела упоминать об искусстве. На машину закапали дождевые капли, и мгновение никто из нас не произносит ни слова.
– Так что насчет моего искусства? – ровным голосом спрашивает Мэтт, и я замолкаю. Что я должна сказать? Отступить?
Нет, Нелл и Сарика правы. Я должна быть честной. Больше никаких отклонений.
– Прости, Мэтт, – говорю я, глядя в окно. – Но я считаю твое искусство тревожащим и… и странным.
– Странным, – вторит он обиженным и язвительным тоном. – Один из величайших, самых известных художников нашего времени – «странный».
– Он может быть великим. Но его искусство все равно странное.