Просто люби жизнь

– Не беспокойся насчет Женевьевы, – добавляет Мэтт для пущей убедительности, и я мгновенно чувствую укол нового раздражения. Зачем он это сказал? В ту минуту, когда вы говорите кому-то, чтобы он не волновался, он начинает волноваться. Это закон природы.

– Я не волнуюсь, – говорю я, закатывая глаза.

Я отворачиваюсь и делаю сложную растяжку из йоги, чтобы продемонстрировать отсутствие беспокойства, и Мэтт снова выходит из комнаты. Внезапно раздается громкий потрясенный вопль. Затем Мэтт снова появляется в дверях спальни, держа в руках разодранный кусок голубого поплина.

– Ава, – начинает он. – Мне неприятно это говорить, но я думаю, что Гарольд схватил одну из моих рубашек, и… – Он показывает мне разорванную рубашку, и я вздрагиваю.

– О боже, прости. Я забыла тебе сказать, что Гарольд неравнодушен к мужским рубашкам. Их нужно держать от него подальше, иначе он затаскает их до смерти.

– К мужским рубашкам? – изумляется Мэтт.

– Да. Он очень умный, – добавляю я, не в силах скрыть свою гордость. – Может отличить мою одежду от мужской рубашки. Он думает, что защищает меня. Правда, Гарольд? – с любовью добавляю я, обращаясь к нему. – Ты мой главный защитник? Ты такой умный мальчик?

– Но… – Мэтт хмурится и вообще выглядит смущенным. – Извини, я думал, что Гарольд имеет что-то против сумочек. Теперь ты говоришь, что и против рубашек?

– И то и другое, – объясняю я. – Это разные вещи. Он боится сумочек. Он нападает на них из-за какой-то травмы, которую получил, когда был щенком, из-за сумочки. А с рубашками он просто самоутверждается. Скандалит. Он такой: «Вот тебе, рубашка! Я здесь главный!»

Я бросаю взгляд на Гарольда, который негромко одобрительно скулит, как бы говоря: «Ты меня полностью понимаешь!»

Мэтт молча смотрит на изуродованную рубашку, затем на самоуверенную морду Гарольда, затем наконец на меня.

– Ава, – говорит он. – Ты точно знаешь, что Гарольд получил травму из-за сумочки, когда был щенком? Или просто придумала это, чтобы объяснить его поведение?

Я мгновенно чувствую, как у меня все внутри встает дыбом при упоминании имени Гарольда. Это что, испанская инквизиция?

– Естественно, у меня нет подробных заметок об ужасной, жестокой жизни Гарольда до того, как его спасли, – с легким сарказмом говорю я. – Конечно, я не могу вернуться в прошлое. Но я догадываюсь. Это очевидно.

Гарольд переводит с меня на Мэтта ясный, умный взгляд, и я знаю, что он следит за разговором. Через мгновение он подбегает к Мэтту и с надеждой смотрит на него извиняющимися глазами, мягко постукивая хвостом. Лицо мужчины смягчается, и через мгновение он вздыхает.

– Хорошо. Не важно. Гарольд не хотел ничего плохого.

Мэтт наклоняется, чтобы потрепать пса по голове, и мое сердце снова тает. Как раз в тот момент, когда я думаю, что между мной и Мэттом появилось легкое напряжение… что-то происходит, и я начинаю вспоминать, почему мы созданы друг для друга.

Я подхожу к нему, обнимаю широкую, крепкую грудь и притягиваю мужчину к себе в долгом, любящем поцелуе. Через несколько мгновений он пинком захлопывает дверь спальни. И вскоре наша одежда уже валяется по всему полу, и я точно вспоминаю, почему мы должны быть вместе.

Но к пяти утра я поняла, что быть вместе нам с Мэттом не суждено. Это худшая кровать в мире. Как Мэтт может на ней спать? Как?

Я проснулась в четыре часа утра после драмы с Гарольдом, когда мой любимец запрыгнул на кровать, чтобы, как обычно, свернуться калачиком. Это была такая мелочь. Но Мэтт проснулся, воскликнул: «Какого черта?» – и попытался спихнуть полусонного Гарольда. Пес снова вскочил на кровать, и Мэтт довольно строго сказал: «Гарольд, иди в свою постель!»

После чего я выпалила:

– Но он всегда под утро спит в моей постели!

И Мэтт в ужасе переспросил:

– Что? Этого ты мне не говорила.

Теперь, оглядываясь назад, я могу сказать, что это был не лучший выход – спорить о Гарольде посреди ночи, мы оба устали и были раздраженными. Мы попытались уложить Гарольда в его постель, но он скулил, выл и продолжал запрыгивать к нам, пока наконец Мэтт не рявкнул:

– Ладно. Одна ночь в постели. Теперь мы можем поспать?

Но Гарольд к тому времени был весь заведенный и разыгравшийся. И это не было его виной. Он был сбит с толку, попав в незнакомое место.

Как бы то ни было, теперь он наконец-то заснул. И Мэтт спит. Но я совсем не сплю. Я смотрю в темноту, задаваясь вопросом, как он может мириться с этой ужасной, дьявольской кроватью.

Матрас очень жесткий – на самом деле я не хочу называть это матрасом, больше похоже на деревянную доску. Подушка жесткая. А покрывало на кровати – самая тонкая простыня из пустоты, под которой я когда-либо пыталась заснуть. Стоит мне шевельнуться, и она шуршит.

Я пытаюсь завернуться в нее, закрыть глаза и задремать… но не получается. Это не милое мягкое одеяло, которое согревает тебя и окутывает коконом. Она слишком тонкая, блестящая и недружелюбная.