Просчёт финикийцев

Обнаружив десятки амфор, наполненных мелкими золотыми монетами с неровными краями, Ауад в который раз убедился, какими они трое были идиотами. Отправляясь за добычей, никто не подумал, как и в чем вынести ее наружу. Древняя керамика рассыпалась от прикосновений, монеты катились по неровному полу, невидимые в темноте. Ползать и собирать их бессмысленно. Надо найти выход и вернуться с каким-нибудь рюкзаком. А еще напиться воды, поесть, выспаться, забрать Мариам и уехать подальше из этой безумной страны. Даже для Ауада всё здесь стало слишком непредсказуемо.

Валун лениво откатился в сторону. Потеряв равновесие, Ауад вывалился наружу, съехал на заднице по шероховатому каменистому склону, упал в пыльные колючки и выругался вполголоса, но затейливо и от души. Выкурить две сигареты, лучше три, найти кусок тряпки, чтобы забинтовать ногу, проверить, где Хасан, и нет ли сумки в машине у Луиса. Унести все, чем наградила его собственная предприимчивость и древняя богиня.

Пригнувшись и стараясь держаться в тени зарослей опунции, над которыми жужжали пчелы, Ауад подобрался к вершине холма. Машина Луиса исчезла, как и он сам. Хасана тоже нигде не было видно, отчего Ауад приободрился. Ему не хотелось обнаружить распухший на жаре труп своего лучшего друга. Значит, они оба ушли. Оставили его помирать на дне колодца. Вполне себе поступок в стиле Луиса.

О Хасане Ауад был лучшего мнения, но это еще один урок свыше. Предупреждение, что людям нельзя доверять, как бы ни были они тебе симпатичны. С другой стороны, не придется делиться ни с кем золотыми монетами. Кто рискует, тот становится богатым. Остальные, согласно расхожей пословице, могут идти мостить плиткой бескрайний океан.

Ауад подобрал железный лом, взвесил в руке, оценивая, будет ли он выглядеть убедительно, заявившись с этой штукой в ближайшую деревню. Обойдя вокруг камня, прежде затыкавшего ход, обнаружил веревку, все еще висящую над темным колодцем, а также автомат Хасана с полным магазином. Странно. Хасан никогда бы не расстался с калашом. Впрочем, думать об этом сейчас не хотелось. Ауад нашел способ получить все, что ему было нужно.

Правая лодыжка ныла все сильнее с каждым шагом, намекая, что напрасно он отправился в это изматывающее путешествие длиной в пару километров. В полуденный час на дороге не было ни машин, ни телег, уныло катящихся за изнывающим от жары ослом. Даже пастух не лязгал надтреснутым колокольчиком, водя своих баранов по каменистым склонам, поросшим недолговечной зеленой травой. Ауад шагал, взвалив калаш на плечо, стараясь не замечать боль и отогнать прочь сумбурные мысли, намереваясь излить свою злобу на первого встреченного человека.

Деревня оказалась суннитской. Над горсткой приземистых блочных строений, парой ржавых машин и бесконечной пылью немощеных узких улиц возвышался минарет с округлым куполом, выкрашенным зеленой краской.

Как в тысячах подобных мест, разбросанных по Ближнему востоку, дома здесь достраивались по мере надобности, а потому выглядели потрепанными и незавершенными одновременно. По традиции, старшее поколение семьи возводило первый этаж на бетонном фундаменте, оставляя плоскую крышу со столбами и арматурой, торчащей в небо, словно в укор богам за безрадостный человеческий быт. На крыше проводили семейные празднества, оттуда стреляли очередями по случаю свадьбы, университетского диплома, или очередной никому не нужной военной победы. Второй этаж достраивали остепенившиеся дети, оставляя новую плоскую крышу с торчащей арматурой для следующего поколения.

В этой деревушке, размазанной по залитому солнцем склону холма, Ауад не увидел ни одного двухэтажного строения. Новые поколения старались держаться отсюда подальше. Он понял, что не сможет больше прошагать и сотни метров. Под блеянье овец, толпящихся за чьим-то бетонным забором, свернул к ближайшему дому. Пересек мощеный плиткой двор, наклоняясь, чтобы не задеть веревки с цветастым бельем, без стука толкнул жестяную дверь с облупленной голубой краской и оказался на кухне, похожей на кухню его матери, но еще более нищей и жалкой.

На плите стояла сковорода с остатками риса и немытый медный кофейник. За столом сидел старик в майке, и чистил апельсин. Ауад по привычке хотел сказать «Бонжурен», именно так было принято здороваться со старшими в Ашрафийе, но вспомнил, зачем он здесь, и поднял автомат.

— Принеси мне воды, и поесть, и быстро!

— Пошел в задницу...

— А если так? — Ауад снял предохранитель и взвел затвор.

— Так даже проще, — старик отправил в рот дольку апельсина.

В дверях появилась грузная женщина в платке и цветастом платье. Увидев автомат, она замерла на месте.

Ауад плюхнулся на матрас, брошенный прямо на пол и застеленный протертым ковром. Устроился поудобнее, прислонившись спиной к стене и держа под прицелом женщину и обе двери, ведущие вглубь дома и во двор.

— Воды, жрать, и сумку мне найди, большую, крепкую, — сказал он, — и быстро!