Просчёт финикийцев

— Это не легенда. Это реальность, пересказанная в доступной людям форме. Наш мир рожден из противостояния множественных сущностей, которые по сей день борются меж собой, только нам об этом не положено знать.

— Но мы об этом всё же знаем.

— Сущности, или боги, создавшие нас, не рассчитывали, что мы изобретем простой способ сохранять информацию на внешних носителях. Им самим это не было нужно. Зачем бессмертному сохранять о себе память, если он и так бессмертен?

Пока люди выживали, строили в поте лица примитивную экономику и неуклюже множили информационную сложность мира, все шло по плану. Любые знаки, начертанные где-либо, считались в бронзовом веке посланием богов, чем-то возвышенным, недоступным и сакральным. Только избранные могли выучить наизусть восемьсот символов клинописи, и это знание зачастую погибало вместе с носителем.

И тут пришли умники из славного города Библа, и разработали простую, как дверной шпингалет, и вместе с тем гениальную систему, позволяющую передавать и получать абстрактную информацию не только от живых, но и от тех, кто умер столетия назад. Больше не нужно ничего запоминать, не нужно надеяться, что твои внуки расскажут правнукам, какой ты был славный сукин сын. Пока существует носитель, будь то глиняная табличка или компактный диск, каждый дурак имеет право оставить в истории свой информационный след. Это безобразие, именуемое фонетическим алфавитом, стало распространяться по Средиземноморью со скоростью вируса при пьяном сисадмине.

И тогда бессмертные боги первого и второго поколения начали смекать, что контролировать людей и их мир, сидя на своем условном Олимпе, отныне станет непосильной задачей. Они пытались притормозить развитие человечества, устраивали потопы, запускали эпидемии, но все равно находились люди, которые среди всей этой кутерьмы находили время и силы задумываться о мироустройстве, изучать, анализировать и передавать знания другим. Тот, кто знает буквы, рано или поздно учится читать между строк и видеть хитро запрятанные среди лжи и мусора факты.

У богов ушло пару тысяч земных лет на размышления, и тогда они решили, что бесполезно пытаться остановить пытливые умы. Нужно найти наиболее пытливых и заключить с ними долгосрочный союз!

Красное пластиковое ведро, из которого вечером Хасан окатил меня водой, постепенно полнилось рыбой, неспокойной, юркой, норовящей выпрыгнуть и вернуться в темную морскую пучину. Ауад снял с крючка очередную жертву с ладонь величиной, пустил ее в компанию к подругам, размахнулся и снова забросил блесну. Его руки, черные от загара и многолетней въевшейся пыли, с цепкими пальцами и коротко обстриженными ногтями, не вязались с образом яппи, скучающего и пресыщенного, убегающего от скуки на частной яхте. Это были руки бойца или работяги, познавшего жизнь и лишенного иллюзий. Казалось, стоит рыбе проявить чуть больше свободолюбия, как он играючи раздавит ее меж пальцев.

Небо на востоке стало ослепительно розовым, на глазах меняя оттенки с серого на лиловый и белый. Мы сидели молча, придавленные первозданной мощью этих мгновений, когда прямо на глазах восставал из небытия краешек древнего светила, отраженный водами не менее древнего моря, видевшего всё. Еще один рассвет летнего дня, еще один индекс в необозримом массиве новых начинаний. Средиземноморское солнце, дарующее жизнь и безразличное к смерти, как и тысячелетия назад, представало перед нами во всем своем величии.

— Рассвет в открытом море, — сказал Ауад, — вот что заставляло их снова и снова покидать города...

И тут из тумана у нас за спиной показался патруль итальянской береговой охраны.

Ауад смотал удочку, спустился в каюту и разбудил Хасана. Некоторое время они переговаривались вполголоса, точнее, один говорил, а второй кивал и теребил пальцами взъерошенную бороду. Тридцатифутовый катер с белой рубкой и оранжевой полосой вдоль бортов приближался на полной скорости, натужно тарахтя двигателем и задирая нос высоко над водой. На его палубе угадывались силуэты парней с короткоствольными автоматами. Получается, Ауад нужен не только Карле. И что еще противней, я снова оказался в неправильное время и в неправильном месте.

Хасан достал нож с покрытым черной краской внушительным лезвием. «Для разделки рыбы, или чтобы перерезать какие-нибудь канаты», — подумал я, — «в море нож незаменим, и это совершенно нормально. То, что он сейчас многозначительно щекочет меня лезвием под ребра — всего лишь временная досадная необходимость».

— Я все понял, — сказал я, — я с вами заодно, могу даже стать вашим дальним родственником. Ничего противозаконного. Мы просто ловим рыбу и смотрим на восход солнца, так?

Он улыбнулся и кивнул.