Пророки

Члены племени по очереди подходили к молодым и складывали у их ног подарки: разноцветные перья, плетенные из высушенных пальмовых листьев головные уборы, длинные копья с изящными наконечниками. Вскоре выросшая возле новобрачных гора заслонила от них все яства. Жены царя Акузы, посмеиваясь, отодвинули дары к выходу из хижины. Утром они помогут молодым перенести их в новое жилище.

Трех призраков и их спутника царь Акуза посадила справа от себя, по ту руку, которой метала копье. Так она могла не спускать с них глаз. Назвавшийся братом Габриэлем оказался разговорчив. Он постоянно оборачивался к Гуссу и обращался к нему на незнакомом языке, что резало слух царю Акузе. И как только этому парню удавалось терпеть такое, да еще разбирать, чего незнакомец от него хочет.

Однако в конце концов это допекло и Обоси — Гуссу давали детям множество имен на разные случаи жизни, и этот сказал, что обращаться к нему следует так.

— Хватит, — сказала ему царь Акуза. — Если он хочет разузнать что-то о моем племени, пускай спрашивает меня напрямую. А ты переводи.

Голос у брата Габриэля был вкрадчивый, каждое слово он не столько выговаривал, сколько растягивал в улыбку. Царь Акуза не желала признаваться себе — хотя после и осудила себя жестоко за такую неосмотрительность, — что эта улыбка ее пугала.

— Царица Акуза, — обратился к ней Габриэль. По счастью, Обоси хватило ума исправить его ошибку и назвать ее настоящим титулом. — Какая у вас очаровательная деревня. А церемония… Спасибо, что разрешили и нам присутствовать.

Царь кивнула.

— Осмелюсь поинтересоваться, чему она посвящена? — продолжил он и кивнул на Элеву и Козии. — Эти двое прошли инициацию и теперь считаются мужчинами? Или мы видели ритуал посвящения в воины?

Царь Акуза едва не поперхнулась вином. Отставив чашу, она рассмеялась.

— Мне казалось, даже чужаку это должно быть понятно. Неужели в твоей земле совсем нет традиций? Прародители заметили и одобрили их ухаживания. И теперь они связаны узами.

Габриэль вытаращил глаза.

— Связаны узами? В смысле женаты? — Он покосился на Обоси, но тот лишь кивнул, подтверждая, что он все понял правильно. — Но ведь они мужчины, — вскинулся брат Габриэль. — Это содомский грех.

«Мертвецы невероятно глупы, — подумала царь. — А еще непонятливы и неосторожны». Должно быть, потому они сюда и явились. Будь они мудры, разве они бродили бы по миру, сбивая с толку всех, кто встретится на пути? Вроде этого Гуссу, например, который, забыв традиции, без приглашения явился к ним в деревню и привел с собой бескожих. Царь пригубила вино, затем отщипнула кусочек рыбы, макнула его в пюре из батата, отправила в рот и обернулась к брату Габриэлю. Жевала она так долго и тщательно, что и ему, и Обоси, и двум другим явно стало не по себе.

— Я не знаю слова «Содом». Но уже по тому, как ты его произнес, могу сказать, что мне оно не по душе. Элева и Козии остались такими же, как раньше. Разве ты не видишь, что они связаны? Тебе бы следовало склонить голову перед их узами.

— При всем уважении, царица, но они же оба мужчины.

Царя Акузу оскорбила бы его дерзость, не понимай она, что этот несчастный бледнокожий явно ничего не знает о жизни. В своем невежестве он видит лишь этот мир и представления не имеет о мире ином.

— Оба мужчины?

Странные они, эти бесцветные. Объединяют вещи в группы по признакам, которых не понимают, а не наоборот. Брат Габриэль видит лишь тела, но не дух. Смешно даже: он подобен человеку, который не знает местности, однако, отказываясь признать это, мечется, натыкаясь на деревья, и возмущается, отчего это их так беспорядочно насажали.

— Не может такого быть, — со смешком отозвалась она. — Они связаны. Разве ты не видишь?

— Думаю, наша религия принесла бы вашему народу много пользы, — заметил брат Габриэль.

Но царя его слова не встревожили. Она верила в собственную стойкость и в то, что не заблуждается относительно стойкости своих людей. Этот брат Габриэль, этот португалец, как он сам себя называет, изъясняясь на своем неточном, пресном, тарабарском наречии, просто дурак и шарлатан. Сколько бы таких к ним ни явилось, им не переманить ни одного Косонго на свою сторону. К тому же от вина на царя нашло игривое настроение. Кликнув Кетву и Нбингу, она отодвинулась, освобождая место возле себя, и велела им сесть рядом. Взяв обоих за руки, она обернулась к брату Габриэлю.

— Кому же тогда сторожить врата? — улыбаясь, спросила она его. — Ты утверждаешь, что, по-вашему, с Элевой и Козии что-то не так. Кто же тогда у вас охраняет врата?

— В смысле, небесные врата? Они богохульникам не открываются.

— Небесные? Какое странное название. Что же это за место такое — небеса, — которое не желает открывать врата перед собственными стражами?

— Как бы там ни было…

— Значит, вот что случилось с вашей кожей? — перебила царь Акуза. — Боги освежевали вас за то, что вы не проявляли к вратам должного уважения?

— Ваше величество, не думаю…

— Хватит.