Проповедник

– Нет, думаю, едва ли умеет. – Якоб слегка улыбнулся при мысли о своем корректном отце как об исцелителе больных и увечных. – Что касается отца, то у него вроде никогда и не получалось. По словам деда, входя в пубертатный период, человек нередко утрачивает контакт с этой способностью. Контакт потом можно восстановить, но это нелегко. Думаю, после подросткового возраста ни Габриэль, ни Юханнес такой способностью не обладали. Ненависть отца к Юханнесу, вероятно, объяснялась тем, что они вели себя настолько по-разному. Юханнес был очень красив и способен очаровать кого угодно, но отличался полной безответственностью во всем. Они с Габриэлем оба получили большую часть денег еще при жизни деда, но Юханнес сумел за пару лет растранжирить свою долю. Дед рассвирепел и записал Габриэля в завещании главным наследником, вместо того чтобы разделить между ними состояние поровну. Но, как я сказал, проживи Юханнес немного дольше, дед успел бы снова передумать.

– Но должно было быть нечто большее, не мог же отец так сильно ненавидеть Юханнеса только за то, что тот был красивее и очаровательнее его? За это ведь на брата в полицию не доносят?

– Да, если бы мне пришлось угадывать, я бы предположил, что последней каплей стало то, что Юханнес увел у отца невесту.

– Что? Отец водился с Сольвейг? С этой жирной коровой?

– Ты не видела фотографий Сольвейг того времени? Скажу тебе, она была настоящей красоткой, и они с отцом были обручены. Но в один прекрасный день она просто пришла и заявила, что влюбилась в дядю Юханнеса и выйдет замуж за него. Думаю, отца это полностью сломило. Ты знаешь, как он ненавидит беспорядок и драму в своей жизни.

– Да, это должно было полностью выбить его из колеи.

Якоб встал из-за стола, показывая, что разговор окончен.

– Ладно, довольно семейных тайн. Но теперь ты, наверное, понимаешь, почему у отца несколько нездоровые отношения с Сольвейг.

– Я отдала бы что угодно, – захихикала Линда, – чтобы оказаться мухой на стене, когда она приходила, чтобы отругать отца. Какой, наверное, был цирк!

Якоб тоже слегка улыбнулся.

– Да, цирк, пожалуй, подходящее слово. Но пожалуйста, постарайся при встрече с отцом проявить немного больше серьезности. Мне трудно представить, что он видит в этом юмор.

– Да-да, я буду хорошей девочкой.

Она поставила тарелку в посудомоечную машину, поблагодарила Мариту за ужин и поднялась к себе в комнату. Впервые за долгое время они с Якобом посмеялись над чем-то вместе. «Стоит ему постараться, и он может быть очень приятным», – думала Линда, ловко закрывая глаза на то, что сама в последние годы не была особой милашкой.

Она подняла трубку, чтобы попытаться дозвониться до Юхана. К своему удивлению, она почувствовала, что ее действительно волнует, как у него дела.

⁂

Лайне боялась темноты. Ужасно боялась. Несмотря на многочисленные вечера, проведенные в усадьбе без Габриэля, она так и не привыкла. Раньше с ней дома была хотя бы Линда, а перед тем – Якоб, теперь же она оказалась в полном одиночестве. Она знала, что Габриэлю приходится довольно много ездить по работе, но все равно не переставала ощущать горечь. Не о такой жизни она мечтала, выходя замуж за богатого человека. Не то чтобы деньги сами по себе были для нее столь важны. Ее привлекла надежность. Надежность в занудстве Габриэля и в его деньгах в банке. Ей хотелось иметь жизнь, полностью отличную от жизни матери.

В детстве она жила в страхе перед пьянством отца. Он терроризировал всю семью, превратив своих детей в неуверенных, обделенных любовью и нежностью людей. Из его детей теперь осталась только она. Ее сестра и брат оба погибли от внутренней тьмы, первая – обратив тьму на себя, второй – вовне. Сама она была средним ребенком, не впадавшим в крайности. Была просто неуверенной и слабой. Недостаточно сильной, чтобы дать выход своей неуверенности вовнутрь или наружу, и только год за годом предоставляла ей потихоньку расти.

Особенно ощутимой неуверенность становилась, когда Лайне одиноко бродила вечерами по тихим комнатам. Тогда ей отчетливее всего вспоминались вонючее дыхание, побои и тайные ласки ночью.

Она действительно думала, что, выходя замуж за Габриэля, нашла ключ, который откроет темную шкатулку у нее в груди. Впрочем, глупой она не была. Она понимала, что является утешительным призом – заменой той, кого он на самом деле хотел взять в жены. Но это не играло никакой роли. В каком-то смысле так было даже легче. Никаких чувств, способных всколыхнуть неподвижную поверхность. Одна скучная предсказуемость в бесконечной цепи сменяющих друг друга дней. Ей казалось, что это и есть предел ее мечтаний.

Тридцатью пятью годами позже она знала, насколько сильно тогда заблуждалась. Ничего нет хуже одиночества вдвоем, а, сказав «да» в церкви Фьельбаки, именно это она и получила. Они вели параллельную жизнь. Занимались хозяйством, воспитывали детей и, за неимением других тем, разговаривали о природе и погоде.