Все это происходило в рамках иезуитского воспитания и образования, которое очень серьезно акцентировало именно коммуникативные моменты. Темкин пишет [35]: «Известно, сколь важную роль иезуиты всегда отводили искусству убеждения и диалога. С самого начала своего существования иезуитские коллегии были знамениты высоким уровнем преподавания «элоквенции», риторики, навыков владения пером; много часов всегда отводилось упражнениям в сочинительстве речей, драматических диалогов, пьес и т. п. В век развития массмедиа к традиционным дисциплинам добавилось изучение кино, видео и, конечно, Интернета. Обоюдоострый характер технологического прогресса и сопряженные с ним моральные опасности не отпугивают педагогов: учебный процесс мыслится ими как постоянный критический диалог между наукой и культурой, с одной стороны, и верой – с другой. В этом диалоге обе стороны должны постоянно проверять друг друга на прочность».
Образование тоже было элементом пропаганды со своей стратегией и тактикой, поскольку позволяло решать многие задачи. Например, исследователи видят в этом следующее [36]:
– образование молодежи, особенно детей знати, позволяло пользоваться их талантами;
– становясь исповедниками людей власти, иезуиты получали знание их слабостей, могли влиять на этих людей;
– богатые люди в результате оставляли им в наследство свои богатства;
– иезуиты влияли на католиков и их руководителей в проведении войны с протестантами.
Иезуиты были мастерами казуистики. Она влияет на юридические и бизнес-процессы современного мира, ассоциируясь с моральной теологией католицизма. Отсюда, вероятно, ведет начало и любовь к дебатам, характерная для западного мира.
Если хотите удивиться, посмотрите список известных людей, которые в том или ином виде получили иезуитское образование [37–38]. Тут вы найдете и Сталина, и Кастро, и Клинтона… Мы можем добавить в этот список и Б. Хмельницкого, который учился в иезуитской коллегии. А православная семинария в Тифлисе, где учился Сталин и известный мистик Гурджиев, находилась под контролем иезуитов. Вероятно, отсюда Сталин усвоил ту подозрительность, которая сопровождала его всю жизнь. В своей беседе с писателем В. Людвигом он вспоминает о слежке, шпионаже, залезании в душу как характерных особенностях иезуитского стиля воспитания ([39], см. также [40)].
У иезуитов была и своя политическая разведка. А руководил орденом так называемый «черный папа», который своими черными одеждами отличался от белого папы – Папы Римского [41–42]. Он тоже избирается на всю жизнь, а принятым обращением к нему является «отец генерал».
Парадоксальную гипотезу высказал известный историк науки А. Александер, проанализировавший историю введения в научный оборот понятия бесконечно малых величин. У его книги есть очень важный подзаголовок, раскрывающий данную проблематику – «Как опасная математическая теория сформировала современный мир».
Александер рассказывает, что иезуитам в свое время понравилась доказательность в геометрии, с которой никто не мог поспорить. Иезуиты хотели таким же образом выстроить свою теологию, чтобы можно было бороться с протестантами. Но дебаты о бесконечно малых величинах показали, что математика не является столь определенной, что математике нельзя верить. И иезуиты стали изгонять учение о бесконечно малых величинах из обучения. Это был долгий процесс, который шел по всей Европе.
Александер так отвечает на вопрос, что случилось бы, если бы иезуитам удалось достичь победы в этом изгнании бесконечно малых величин из науки [43]: «Думаю, что все было бы иным. Думаю, если бы они победили, мы бы имели гораздо более иерархическое общество. В таком мире не было бы места для демократии, там не было бы места для несогласия. […] Современная наука, современные технологии, а также все от мобильного телефона до радиоприемника, самолетов, машин и поездов фундаментально зависит от этой техники работы с бесконечно малыми величинами».
В одном из своих постов Александер рассказывает, что эта тема привлекла его внимание, когда он обнаружил, как иезуиты воевали против математического исчисления, практически уничтожив за полстолетия итальянскую математическую традицию. Александер пишет [44]: «В конце я понял, что это была борьба между двумя очень разными представлениями современного мира. Те, кто верил, что только четкая неоспоримая иерархия и единственная необсуждаемая истина могут сохранить мир, ненавидели исчисления. Те, кто верили в будущее, которое разрешало несогласие и множественность голосов, боролись за новый метод и его надежды».
Газета