Исследование Сингха не подтверждает мнения, бытующего в политологии, что общественное мнение имеет влияние на путчи. Он пишет в своей статье в
В информационной войне существенным результатом является перевод населения на полностью противоположную картину мира. Примером здесь может послужить перестройка, которая «уничтожила» и Ленина, и социализм, хотя до этого информационные потоки были направлены только на них. Правда, агитация и пропаганда большевиков до революции также были направлены на полностью противоположную идеологическую структуру, под которую должно было измениться государство.
Однако она не была настолько противоположной, поскольку в основу была положена такая же патриархальная схема, где Ленин или Сталин все равно выполняли функцию «царя». Единственным ее отклонением все же была невозможность передачи власти по наследству детям.
Лакофф говорит о переносе такой семейной модели «сурового отца» на политику в случае республиканцев [4]. В результате американский консерватизм придерживается ценностей власти, подчинения, дисциплины и наказания. Но эти же ценности порождала и фигура Сталина в СССР.
Если мы посмотрим на сталинские репрессии, то они также могли выполнять роль шокового события с опорой на индивидуальный выход из него. Более того, все это в определенной степени по воздействию на массовое сознание напоминает мистерии времен Диониса. Это ни в коей мере не значит, что перед их создателями была такая модель. Но это говорит о том, что в обоих случаях могут действовать близкие психические процессы.
Сталин создавал мир трагедии, что было вариантом шокового события. Но странным образом трагедия была индивидуальной, коллективно же царило счастье, поскольку каждый «прятался» в том, что считал себя невиновным и что его это не коснется.
О трагедии у Диониса много писал и читал лекции на эту тему Вяч. Иванов [11–12]. Он подчеркивал: «Древность излюбила трагический миф; все возвышенное в драме и лирике, в живописи и ваянии было воспроизведением роковых участей, личиной ужаса». В какой-то мере СМИ продолжили эту традицию, более внимательно относясь к негативным событиям, чем к позитивным. Но психологи объясняют это тем, что знание отрицательного опыта является более важным для выживания человека, чем знание позитива. Именно по этой причине отрицательный индивидуальный опыт пересказывается гораздо чаще позитивного.
М. Элиаде описывал, каким образом шаман переходит в мистическое состояние. Все это является очень логичным. Например, он начинает с имитации криков птиц, чтобы вернуться в райское состояние первобытного человека. Таким образом он обретает непосредственность и блаженство, которые недоступны ему в его обычной жизни. Благодаря этому он выходит из состояния «падшего» человечества, что позволяет ему войти в мир, описанный райскими мифами.
Обряды инициации в примитивных обществах всегда сопряжены со страданиями. Символизм мистической смерти у шамана, пишет Элиаде, связан с желанием изменить чувствительность [13, с. 94]. Это достижение мистической чувствительности, недоступной непосвященным. Люди в состоянии экстаза могут чувствовать в себе сверхъестественное существо. Но к этому ведет особое обучение.
Перед нами античный переход от пафоса к катарсису. С. Эйзенштейн на материале собственных фильмов и на материале всеобщей культуры искал рациональные механизмы таких иррациональных переходов [14–19]. Эйзенштейн искал экстатический опыт по книгам иезуитов и по мескалиновой интоксикации индейских племен во время своего пребывания в Мексике [20].
Речь все время идет о двойственном/бинарном сознании. Человек прошлого мог блокировать эмоциональный компонент или рациональный. Сегодняшний человек может блокировать, правда, не всегда успешно, эмоции. Ведь именно под таким соусом происходит обучение детей поведению. Мы слышим слова: мальчики не плачут, ты же не девчонка и подобное.