Проклятый дар

Гравврач, велев ей пойти прогуляться, улыбался, но в улыбке этой сквозило так мало тепла, что Любовь Ивановна невольно поежилась. Прогуляться, когда впереди еще масса дел, когда прогулка эта нарушит им же самим установленный распорядок… Но ведь не поспоришь! С ним нельзя спорить. Те, кто отважились, поплатились работой. А ей работа нужна, у нее сын учится в медицинском, и, чтобы в одиночку вытянуть весь этот воз, приходится пахать как лошадь, набирать ночных дежурств и молча подчиняться.

Дверь в палату номер четырнадцать была чуть приоткрыта. Это могло означать только одно – главврач до сих пор не ушел. Ночь на дворе, а он все сидит с этой бедной девочкой. Неужели так за нее переживает? Неужели может хоть за кого-нибудь переживать?

Из полуприкрытой двери четырнадцатой палаты тянуло сквозняком. Наверное, она забыла закрыть форточку после проветривания. Дежурство сегодня какое-то заполошное, вся больница гудит, как растревоженный улей после учиненных главврачом репрессий. Подумать только, уволил сразу двух человек! Да за что? Фактически ни за что.

Сквозняком подхватило и слизало со стола лист назначений, Любовь Ивановна наклонилась, стараясь не обращать внимания на боль в пояснице, нашарила бумагу, уже разгибаясь, заметила, что дверь в палату раскрылась еще шире. Странно это. Сам же сегодня на пятиминутке кричал про ужесточение контроля за больными, а тут такая халатность. Посмотреть, что ли?

Прежде чем войти, Любовь Ивановна осторожно постучала. Просто так, на всякий случай, чтоб главврач чего доброго не разозлился. На стук никто не ответил. Ну и слава богу! Значит, ушел наконец.

Первое, что она увидела, это распахнутую настежь форточку и развевающуюся от порывов ветра штору, а потом под носком шлепанца что-то громко хрустнуло. Любовь Ивановна посмотрела под ноги и закричала.

Главврач лежал на спине, раскинув руки, запрокинув посиневшее лицо к потолку, а с тела его одна за другой вспархивали ночные бабочки. Вспархивали, делали круг по палате и снова опускались на белый халат, растрепанные волосы, бескровные губы.

На крик прибежала медсестра из соседнего отделения, вдвоем с Любовью Ивановной они попытались вдохнуть жизнь в уже безнадежно мертвое тело, но не смогли. Смерть главврача была страшна, нелепа и казуистична. Егор Васильевич Стешко умер из-за попавшего в дыхательные пути мотылька, одного из тех, что устилали своими хрупкими телами пол палаты номер четырнадцать, одного из тех, которые так пугали безвестно пропавшую той же ночью пациентку Алену Прицепину…

Ася. 1943 год

Теперь, когда Алеша ушел к партизанам, Асина жизнь стала одним сплошным ожиданием. Бабка Шептуха сказала – любит. А она такая… врать не станет. Да и людей она насквозь видит, даром что слепая. Можно было просто ждать, но Ася рвалась навстречу своей судьбе, днями пропадала в Сивом лесу, обходила Гадючье болото в робкой надежде встретить или хотя бы одним глазком увидеть Алешу.