Проклятый дар

Дрыгва проснулась внезапно, гулко забурлила, выгнулась дугой. Тени заполошно бросились врассыпную, и даже туман, кажется, испуганно припал к земле. Что-то темное, вековое и жуткое буравило Асю страшным, невидимым, но кожей ощущаемым взглядом, подкрадывалось на мягких лапах тумана, сыто порыкивало. Когда впереди послышался громкий всплеск, перешедший в чавкающие звуки, Ася поняла, как опрометчиво поступила, ослушавшись бабку Шептуху. Теперь, когда ее некому защитить, Морочь получит новую жертву. Земля под ногами, еще за секунду до того хоть и не твердая, но неопасно пружинная, вдруг начала превращаться в жидкую кашу, затягивая, не пуская. Дрыгва довольно причмокивала, прислушивалась к отчаянным Асиным крикам и продолжала медленно, сантиметр за сантиметром, девушку затягивать в свое ненасытное нутро.

Про соль Ася вспомнила, когда оказалась в болотной жиже уже по пояс. Слабая надежда, но хоть какая-то. Вцепившись зубами в тугой, намертво завязанный узел, она по-звериному завыла, из последних сил рванула завязку. Соль брызнула в разные стороны белым фонтаном, оставляя на губах терпкий вкус, выжигая в тумане черные дыры, вырывая из чьей-то невидимой глотки отчаянный вопль.

Ася выбралась на твердую землю, когда туман уже полностью рассеялся, а болото стало просто болотом, когда в ясном ночном небе заполыхали мириады звезд. Она упала на спину и заплакала от острого осознания человеческой слабости. Заговоренная соль смогла лишь удержать Морочь, ту страшную и неведомую тварь, что прячется в болоте. Удержать, но не укротить. Она отомстит, она всегда наказывает тех, кто посмел не подчиниться ее дикому зову.

К острову Ася вышла на рассвете, постояла несколько минут, прижимаясь мокрой спиной к шершавому березовому стволу, толкнула дверь избушки.

– Бедовая девка. – Бабка Шептуха сидела за столом и привычно растирала в ступе какую-то едко пахнущую траву. Гадюка выглянула из-за ее плеча, недобро зыркнула на Асю. – Сказано ж тебе было – не ходить на болото ночью!

Ася сбросила у двери туфли, оставляя на земляном полу мокрые следы, подошла к растопленной печи, протянула к огню озябшие руки.

– Я знать хотела, – сказала, всматриваясь в скачущие по поленьям языки пламени.

– Живой, – проворчала старуха, откладывая ступу. – Живой твой Алексей. Неужто сама не знаешь?