Проклятые

Одному Богу известно, во что превратилась бы миленькая татуировка с Холли Хобби или Хелло Китти лет этак через шестьдесят. Я уже говорила, что мои родители были уверены, будто все мальчики и девочки из стран третьего мира хотят стать такими же, как они. Точно так же они считали, что мое детство должно быть таким, о каком они сами мечтали, когда были маленькими: сплошной бессмысленный секс, легкие наркотики и рок-музыка. Татуировки и пирсинг. Все их сверстники держатся того же мнения, в результате чего и случаются неожиданные беременности у детей, которых общественность считает девятилетними. Отсюда и возникает такой парадокс: тебя учат одновременно и детским стишкам, и методам контрацепции. Дарят на день рождения диафрагмы с Хелло Китти, спермицидую пену с Холли Хобби на упаковке и трусики с кроликом Питером и дыркой в промежности.

Вы только не думайте, что это веселая жизнь. Моя мама говорит парикмахерше: «Мэдди еще не готова к челке». Она сообщает костюмерше: «Мэдди немного переживает из-за своей большой попы».

И не надейтесь, что мне позволяют вставить хотя бы слово. Вдобавок мама часто сетует, что я не веду с ней задушевных бесед. Мой папа сказал бы, что жизнь – это игра, и надо бы закатать рукава и что-нибудь сделать: написать книгу. Станцевать танец. Для моих родителей весь мир это борьба за внимание, война за то, чтобы заявить о себе во весь голос. Может быть, именно поэтому я восхищаюсь Гораном: он никогда не суетится. Из всех моих знакомых Горан – единственный, кто не ведет переговоры с «Парамаунт пикчерс» о заключении контракта на шесть кинофильмов. Не устраивает выставку своих живописных работ в музее д'Орсэ. Не ходит на химическое отбеливание зубов. Горан просто есть. Он не ведет никаких тайных игр, не лоббирует собственную продукцию, чтобы получить глупую блестящую статуэтку от Академии глупых кинематографических искусств под аплодисменты миллиардов восторженных зрителей. Он не проводит кампании по захвату очередной доли рынка. Что бы Горан ни делал: сидел, стоял, плакал или смеялся, в любом его действии ощущается предельная ясность маленького ребенка, понимающего, что никто не придет ему на помощь.

Мама говорит, пока косметологи обрабатывают лазером ее верхнюю губу:

– Правда здорово, Мэдди? Мы с тобой только вдвоем…

Если нас окружает менее четырнадцати человек, она считает, что мы с ней остались наедине.

А вот Горан не такой. И в одиночестве, и на глазах миллионов людей, всеми любимый или же всем ненавистный, Горан всегда остается собой. Может быть, я за это его и люблю: он совсем не похож на моих родителей. Он вообще ни на кого не похож.

Горан абсолютно НЕ НУЖДАЕТСЯ ни в чьей любви.

Маникюрша с цыганским акцентом, приехавшая из какой-то страны, где брокеры анализируют фондовый рынок по голубиным внутренностям, полирует мне ногти, держа мою руку в своей. Потом она переворачивает мою руку ладонью вверх и смотрит на новую, красноватую кожу, затянувшую раны в том месте, где я примерзла к дверной ручке в Швейцарии. Она ничего не говорит, эта пучеглазая маникюрша-цыганка, однако явно удивлена, что у меня на ладони нет линий. Моя линия жизни и линия любви даже не оборвались – они просто исчезли. Не выпуская моей руки из своих грубых, шершавых пальцев, маникюрша переводит взгляд с красной ладони мне на лицо и быстро касается пальцами другой руки лба, груди, плеч, осеняет себя крестным знамением.

XVI

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Сегодня в ходе обзвона я нашла себе новую приятельницу. Она не мертва, пока нет, но мне уже ясно, что мы станем лучшими в мире подругами.

Если верить моим часам, я мертва уже три месяца, две недели, пять дней и семнадцать часов. Вычтите это время из вечности и вы получите представление о том, почему многие обреченные души теряют надежду. Не хочу хвастаться, но мне удается сохранять более-менее презентабельный вид, несмотря на повсеместную адскую грязь. В последнее время я начала тщательно вычищать гарнитуру и протирать кресло от пыли перед тем, как садиться работать. В данный момент я разговариваю с пожилой домоседкой, она живет совершенно одна в Мемфисе, штат Теннесси. Несчастная бабулька целыми днями сидит взаперти и размышляет, нужно ли ей проходить очередной курс химиотерапии, несмотря на явное ухудшение качества жизни.

Бедная немощная старушка ответила почти на все мои вопросы о своих потребительских предпочтениях в выборе жевательной резинки, канцелярских скрепок и ватных палочек. Я уже давно ей призналась, что мне тринадцать, я мертва и пребываю в аду. Пытаюсь ее убедить, что умереть – проще простого, и если она все еще сомневается, куда попадет после смерти, в ад или в рай, то ей нужно по-быстрому совершить какое-нибудь гнусное преступление. Ад – прикольное место, где происходит все самое интересное.