Прокляты и убиты

Их приговорили к расстрелу. В воскресенье, чтобы не отрывать бойцов от занятий и не тратить полезное время, приказали выкопать могилу и выстроить на показательный расстрел весь двадцать первый полк. Стоял морозец, градусов за двадцать, солнечно было и ясно в миру. У Скорика поплясывали губы и все время почему-то спадывала шапка, веселя командиров.

Щусь. Лева, надень перчатки. И спусти уши у шапки, ум отморозишь.

Скорик. Да, да, спасибо, Алексей. Что же они там? Холодно ж бойцам.

Щусь. Привычное. Лева, неужели пацанов расстреляют? Или опять комедия?

Скорик. Не знаю, Алексей, не знаю. Случались чудеса во все времена.

Шпатор. Едут, кажись.

Щусь. Смирно!

Подъехали две машины. На передней «газушке» сидел Мусенок в теплой шубе со своим водителем, на другой были братья Снегиревы и трое конвойных с карабинами. Братьев вывели и поставили спиной к могиле. Совсем замерзли, совсем околели братья Снегиревы, обутые в ботинки на босу ногу. Лица у них ввалились, обнажив жестянки лбов, глаза увело внутрь. У Сереги текло из носу, он его натер докрасна. Братья стояли смирно, лишь украдчиво подбирая языком светленькие сопельки.

Все не отрываясь смотрели на осужденных, готовые в любую минуту помочь им, дать рукавицы, шапку, закурить ли, но никто не мог сделать к ним ни малейшего шажка и от этого было совсем страшно. Ведь вот же, рядом, совсем близко наши, российские парнишки, так почему же нельзя им помочь? Да скажи им сейчас, что все это понарошку, весь полк заорал бы, не глядя на мороз разулся, разделся бы, обул, одел, на руках унес бы этих бедных ребят в казарму, и уж никогда бы, никогда, никто бы…

Мусенок. Именем Советской Социалистической Федеративной Республики…

Щусь. Они че? В самом деле распишут ребят?!

Скорик. Тихо ты… Подождем.

Мусенок. …Дезертиры Снегиревы опозорили всю Советскую Армию, подорвали мощь самого могучего в мире Советского государства, надругались над честью советского бойца. Учитывая все вышесказанное, военный трибунал постановил: «…приговорить Снегирева Сергея и Снегирева Еремея к высшей мере наказания – расстрелу».

Шпатор. Хана ребятам, хана.

Мусенок. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно.

Братья уткнулись друг в друга, заплакали, брякаясь головами.

Сергей. Вот, я говорил, я говорил! Зачем ты меня обманывал? Зачем?

Еремей. Да что ты? Что ты? Они холостыми, как в кине… попугают…

Мусенок. Приготовиться!

Сергей. Дяденьки-и-и-и-ы! Дя-а-деньки-и-ы-ы!

Мусенок. Пли!

И был еще миг, когда все увидели, как Еремей решительно заступил своего брата, приняв на грудь почти всю разящую силу залпа. Его швырнуло спиной поперек могилы, он выгнулся всем телом тут же, сломившись в пояснице, вяло стек вниз головою вглубь щели. Серега был еще жив, хватался руками за мерзлые комки, царапал их, но его неумолимо сносило в земную бездну, и только пальцы никак не могли успокоиться, все чего-то щупали, все кого-то искали…