Прокляты и убиты

После Нового года десять тысяч молодых парней двадцать четвертого года рождения, наконец, отправляли на фронт. Со своими ротами на позиции отсылалось все командование первого батальона, допустившее позорные промахи. Бойцов кое-как подлечили, подкормили и обмундировали. Первый раз за месяцы службы видели они себя на человеков похожими, чувствовали себя людьми. Неожиданно Васконяна вызвали в штаб полка.

Мать. Ашот! Ашо-о-отик!

Васконян. Ма-аа-ма! Как ты…

Мать. Полковник Азатьян был очень любезен. Ашот, я мельком видела ваши казармы… Как представила тебя в этом царстве…

Васконян. Тебе никогда не пгедставить до конца сие цагство, как бы ты не напгягала свое вообгажение.

Мать. Мальчик мой! Вас вот-вот отправят на фронт.

Васконян. Чем скогей, тем вучше.

Мать. Полковник Азатьян дал мне понять… Армяне потому и живы, что умеют помогать друг другу…

Васконян. Какой я агмянин? Да даже если быв и тгижды агмянином, не воспользовався бы такой возможностью. Я в этой яме пгозгев, товагищей, способных газделить последнюю кгошку хлеба пгиобгев.

Мать. Но они бьют тебя, смеются над тобой.

Васконян. Пусть бьют, пусть смеются. Смеясь, чевовечество гасстается со своим пгошлым.

Мать. Но ведь на фронте, Ашотик…

Васконян. Может, я хоть один газ успею выстгелить по вгагу, хоть чуть-чуть гасплачусь за свадкий хлеб моего детства. Узок их кгуг, стгашно далеки они от нагода… Это пго нас, мама, про нас.

Мать. Все так, все так, но…

Васконян. Нет, мама, нет. Я еду с гебятами на фгонт, я не могу иначе.

Мать. Я понимаю. Я понимаю…

Васконян. Пгости, пожавуйста. Пойдем к гебятам.

Он приобнял мать и вывел ее на улицу.

Васконян. Вот моя мама. Добгавась в такую даль.

Мать. Ребята, миленькие, поберегите его там, поберегите!

Бойцы толкались, смеялись, делились охотно табаком, ведь теперь они все родня друг другу – фронтовики! Среди шума, сбора, собора и смеха так и позывало к кому-то прислониться, выговориться, выплакаться… Русские люди, как обнажено и незлопамятно ваше сердце! А тут еще старшина Шпатор со своим прощанием…

Шпатор(обнимая каждого). Простите меня, дети, простите! Чем прогневал… Чем обидел… Не уносите с собой зла… (Щусю.) Ну, вот что тут сделаешь, памаш? Будто родился в военной форме! Ну, Алексей Донатович, родной мой, себя береги, ребяток береги. С Богом! Все взяли? Никто ничо не забыл? Если кто чо забыл, весть дайте, я здесь остаюсь дальше маяться с вашим братом…

Щусь. Напра-а-о! Шаго-о-ом!

Неожиданно и звонко ударил впереди оркестр. В строю у всех сжалось сердце от старинного военного марша. Под этот марш, сперва не вступя ногой, а потом все уверенней двинулась первая рота, за ней и другие ротные ряды. Может быть, впервые так близко подступило к парням, идущим в строю, сознание неизбежного конца, впервые они ощутили прикосновение судьбы, роковой ее неотвратимости.

А по направлению к Бердску уже катил в эшелонах, на подводах и машинах призывной народ двадцать пятого года рождения.