Ксантия обернулась к ней так резко, что ее длинные черные волосы со свистом рассекли воздух.
– Кто он, по-твоему, такой? Воплощенное добро? Не знаю, по какой причине он сохранил тебе жизнь, но это смело можно отнести к разряду редчайших исключений. Ему нет дела до людей, он их презирает. У него нельзя ничего просить, и верить ему тоже нельзя.
Глафира обиженно засопела и умолкла. Они наскоро позавтракали прямо на кухне, не дожидаясь, пока хозяйка распорядится накрыть стол в общем зале, и поднялись в комнату. На сундуке лежало три письма, предназначенных ученице лекаря.
– Так, первое от Никандра, второе – от Согена, а от кого же третье? – она с любопытством осмотрела свиток и сорвала глиняную печать с льняных тесемок.
– Наверное, твоя бабушка хочет извиниться за то, что выгнала тебя из дома, – предположила Ксантия. – Вы не виделись полтора месяца – успела соскучиться.
– Что-то я сомневаюсь, – протянула Глафира и расправила папирус так, чтобы подруга тоже смогла прочесть.
Ксантия нахмурилась, пробежав глазами текст.
– На сей раз ты ошиблась, – горько усмехнулась Глафира. – Я ей совершенно не нужна. Впрочем, как и другим родственникам, кроме Согена, что странно. Он с детства меня недолюбливал, а в итоге оказался единственным, кому я хоть сколько-нибудь не безразлична.
– Что ты ей ответишь?
– Пока не определилась с конкретными фразами, но я не собираюсь отговаривать дядюшку от свадьбы, раз он влюбился. Мне все равно, кто его избранница. Сейчас посмотрим его письмо.
– Как любезно с его стороны, – хмыкнула Ксантия. – Хотя, зная твоего дядю, можно смело заявить, что он стал значительно мягче и добродушнее.
– Никандр пояснит нам более доходчиво, что там происходит, – хихикнула Глафира и раскрыла последний папирус.