Происхождение всех вещей

— Генри Уиттакер. Ну разумеется. Вы, вероятно, правы. Тогда, возможно, вы сможете меня понять. Все, что жаждет получить завоеватель, он получает — такова его природа.

Некоторое время после этого они молчали. У Альмы был еще один вопрос, но ей было трудно заставить себя его задать. Однако если бы она не спросила сейчас, то никогда не узнала бы ответа, и этот вопрос всю оставшуюся жизнь мучил бы ее, искромсав ее душу в клочья, как поеденное молью платье. Она собралась с духом и спросила:

— Завтра Утром, как умер Амброуз? — Когда он сразу не ответил, она добавила: — По словам преподобного Уэллса, он скончался от инфекции.

— В конце концов, полагаю, инфекция его и доконала. Так сказал бы вам врач.

— Но отчего он умер на самом деле?

— Об этом не слишком приятно говорить, — промолвил Завтра Утром. — Он умер от горя.

— Но как? — настаивала Альма. — Вы должны мне рассказать. Каков механизм этого процесса?

Завтра Утром вздохнул:

— За несколько дней до смерти Амброуз Пайк сильно порезался. Мы с вами говорили о шрамах на лице сестры Ману. Вы же помните, как я рассказывал, что здешние женщины, потеряв любимого человека, берут акулий зуб и рассекают себе лоб? Но это таитяне, Альма, и таков таитянский обычай. Женщины на острове знают, как провести этот страшный ритуал безопасно. Они знают в точности, как глубоко резать, чтобы печаль вытекла с кровью, но чтобы не нанести себе вреда. И они сразу же обрабатывают рану. Амброуз Пайк, увы, не был сведущ в искусстве нанесения себе увечий. Он очень страдал. Мир его разочаровал. Я его разочаровал. Но хуже всего было то, полагаю, что он разочаровался в себе. Он не смог бездействовать. Когда мы нашли Амброуза в его хижине, его было уже не спасти.

Альма закрыла глаза и увидела своего возлюбленного, своего Амброуза, его прекрасное лицо, истекающее кровью. Она тоже разочаровала его. Ему нужна была лишь чистота, а ей — лишь наслаждение. Она отослала его в этот отдаленный уголок земли, и он умер здесь ужасной смертью.

Завтра Утром коснулся ее руки, и она открыла глаза.

— Не мучьтесь, — спокойно проговорил он. — Вы бы не смогли этого предотвратить. Не вы довели его до смерти. Если кто и довел его до смерти, так это я.

И все же Альма не могла вымолвить ни слова. Затем у нее возник другой чудовищный вопрос, и она поняла, что должна его задать:

— Он и кончики пальцев себе отрезал? Как сестра Ману?

— Не все, — деликатно ответил Завтра Утром.

Альма снова зажмурилась. Она не знала, как все это вынести. Его руки, руки художника! Она вспомнила — хоть и не хотела вспоминать — тот вечер, когда вложила его пальцы в свой рот, пытаясь заставить его проникнуть в нее. Амброуз тогда вздрогнул и в страхе отпрянул, будто боялся, что она его укусит, словно она была демоном, явившимся для того, чтобы его сожрать. Он был так беззащитен. Как же ему удалось совершить над собой такое страшное насилие? Ей показалось, что ее стошнит.

— Это моя ноша, Альма, и я должен ее нести, — сказал Завтра Утром. — У меня достаточно на это сил. Позвольте мне нести ее.

Когда к Альме вернулся голос, она проговорила:

— Амброуз покончил с собой. Но преподобный Уэллс похоронил его по-христиански, как полагается.

Она не вопрошала, а лишь выражала свое изумление.

— Амброуз был образцовым христианином, — промолвил Завтра Утром. — Что касается моего отца — благослови его Всевышний, — то он добрый человек.

В голове у Альмы возник еще один вопрос. Он вызвал у нее дурноту, и даже в мыслях у нее слегка помутилось, но она должна была знать.

— Вы силой овладели Амброузом? — спросила она. — Вы покалечили его?

Это обвинение не оскорбило Завтра Утром, но он вдруг показался ей старше.

— О, Альма, — печально проговорил он. — Видимо, вы все-таки не до конца понимаете, что значит завоеватель. Мне необязательно добиваться своего силой, но, если я принял решение, у других уже нет выбора. Неужели вы не видите? Заставлял ли я преподобного Уэллса силой усыновить меня и полюбить сильнее собственной кровной семьи? Заставлял ли я остров Райатеа принять Иегову? Вы умная женщина, Альма. Попытайтесь понять.

Альма снова зажала глаза кулаками. Она не собиралась позволять себе плакать, но теперь ей открылась ужасная правда: Амброуз Пайк позволил Завтра Утром к себе прикоснуться, в то время как от нее лишь в ужасе отпрянул. Пожалуй, это опечалило ее сильнее всего из того, что она узнала сегодня. Ей было стыдно, что после всех кошмаров, о которых она сегодня услышала, ее все еще заботили столь низменные вещи, но она ничего не могла с собой поделать.

— В чем дело? — спросил Завтра Утром, увидев ее исказившееся от горя лицо.

— Я тоже хотела с ним близости, — призналась наконец она, — но он не захотел меня.

Завтра Утром с безграничной нежностью смотрел на нее.

— Так вот, значит, в чем разница между нами, — проговорил он. — Вы отступили.

* * *

Наконец начался отлив, и Завтра Утром сказал:

— Пойдемте скорее, пока есть шанс. Если идти, то сейчас.