Происхождение всех вещей

— В переводе на английский? Она звучит не столь впечатляюще, но я попробую перевести: «Собери всю свою бдительность, пока их воля не будет сломлена! Обрушься на них, подобно молнии! Ты — Арава, сын Хоани, внука Паруто, родившегося от Парити, потомка Тапунуи, срубившего голову могучему Анапе, прародителю морских угрей, ты этот человек! Обрушься же на них, как море!» — Завтра Утром выкрикнул эти слова, и звуки, задрожав, отразились от каменных стен и утонули в волнах. Он повернулся к Альме — у нее по телу бежали мурашки, и она представить не могла, какой эффект те же слова производят на таитянском, если даже на английском они взбудоражили ее так сильно. Обычным своим голосом он проговорил: — Женщины тоже сражались… иногда.

— Спасибо, — сказала Альма, хоть и не поняла, почему ответила так. — И что же стало с вашим дедом?

— Умер, как и все. Когда мои родные умерли, я остался сиротой. На Таити эта судьба для ребенка не столь безрадостна, как, скажем, в Лондоне или в Филадельфии. Дети здесь с ранних лет не зависят от родителей — любой, кто может залезть на дерево или забросить удочку в воду, может себя прокормить. Можно и крыс ловить и питаться ими. Ночью здесь никто до смерти не замерзнет. Я был как те мальчишки, которых вы наверняка видели на пляже в заливе Матавай, — у них тоже никого нет. Хотя я, пожалуй, не был так счастлив, как они, ведь у меня не было банды друзей. Так что моей бедой был не телесный голод, а голод духовный, понимаете?

— Да, — отвечала Альма.

— Вот я и пришел в залив Матавай, где был поселок и жили люди. Несколько недель я наблюдал за миссией. Я увидел, что эти люди жили скромно, но имели вещи, подобных которым не было на острове. Ножи, такие острые, что ими можно было одним ударом зарезать свинью, и топоры, которыми легко можно было бы срубить дерево. Их хижины казались мне роскошными. Я увидел преподобного Уэллса — кожа у него была такая белая, что мне он казался призраком, хоть и добрым. И говорил он на языке призраков, решил я, хотя и на моем языке тоже знал несколько слов. Я смотрел, как он проводит обряд крещения: это было развлечением для всех. Сестра Этини тогда уже работала в школе, и я видел детей, которые входили туда и выходили. Я ложился под окном и слушал, что происходит на уроках. Я не был совсем неученым, видите ли. Я знал названия ста пятидесяти рыб и мог нарисовать карту звезд на песке, но у меня не было такого образования, как у них, — европейского образования. У некоторых из этих детей были маленькие таблички, которые они носили с собой на урок. Я тоже попытался сделать себе такую табличку из темного обломка застывшей лавы, который отполировал песком. Соком горного плантана я выкрасил свою доску в еще более насыщенный черный цвет и стал царапать на ней черточки белым кораллом. Мое изобретение было почти удачным — но, к сожалению, надписи не стирались! — Вспомнив об этом, Завтра Утром улыбнулся. — У вас в детстве была довольно обширная библиотека, не так ли? Амброуз рассказывал, что вы с детских лет говорили на нескольких языках.

Альма кивнула. Значит, Амброуз рассказывал о ней! Это открытие наполнило ее приятной дрожью (он не забыл о ней!), но также и тревогой: что еще Завтра Утром о ней знал? Очевидно, намного больше, чем она знала о нем.