В начале апреля их ждала тревожная перемена погоды. Небо на глазах почернело, поглотив свет. Воздух стал тяжелым, атмосфера — зловещей. Внезапная метаморфоза так встревожила капитана Терранса, что тот опустил паруса, все до единого, а вокруг тем временем засверкали молнии. Волны превратились в нависающие со всех сторон черные глыбы. Но потом гроза рассеялась так же быстро, как началась, и небо снова прояснилось. Однако вместо облегчения матросы закричали в ужасе — они заметили приближающийся смерч. Капитан велел Альме спуститься в каюту, но та не могла пошевельнуться — слишком уж это было потрясающее зрелище. Потом вновь раздался дикий вопль — матросы поняли, что корабль закружили целых три смерча, приблизившись на опасное расстояние. Альма же стояла как загипнотизированная. Один из вихрей подошел так близко, что стали видны длинные водяные нити, поднимающиеся из океана в небо широченной спиральной колонной. Это было самое величественное зрелище, которое ей доводилось видеть, самое пугающее и внушающее священный трепет. Атмосферное давление так поднялось, что Альме казалось, будто у нее лопнут барабанные перепонки; дышать получалось с трудом. В течение следующих пяти минут она пребывала в таком благоговении, что не понимала даже, жива она или уже умерла. Она не знала, в каком мире оказалась. В тот момент Альма не сомневалась, что ее время пришло. И, как ни странно, она не возражала. Она никого не хотела видеть. Ни о чем не жалела. Она лишь стояла, охваченная изумлением и готовая ко всему, что могло произойти.
Когда смерч наконец унесся прочь и в море снова стало спокойно, Альма поняла, что это происшествие было самым счастливым моментом во всей ее жизни.
Корабль поплыл дальше.
Южнее лежала ледяная Антарктика, далекая и безжизненная. Севернее не было ничего — по крайней мере, так уверяли скучающие матросы. А сейчас корабль продолжал плыть на запад. Альма с тоской думала о том, как приятно было бы прогуляться по улице, скучала по запаху земли. Поскольку вокруг не было растений для изучения, она попросила матросов достать ей из моря водоросли. Альма плохо разбиралась в водорослях, зато хорошо знала, как отличить один вид от другого, и вскоре поняла, что у одних корни собраны в клубки, а у других — в пучки. Поверхность одних была рельефной, других — гладкой. Она размышляла над тем, как сохранить водоросли для изучения, чтобы они не превратились в никчемные черные ошметки. Ей так это толком и не удалось, зато стало чем заняться. Альма также, к радости своей, узнала, что моряки оборачивали наконечники гарпунов пучками сухого мха; так у нее вновь появился предмет для изучения.
Со временем Альма прониклась к матросам глубочайшим восхищением. Она представить не могла, как им удавалось так долго находиться вдали от суши и ее привычных благ. Как они сохраняли рассудок? Океан внушал ей и благоговение, и беспокойство. Ничто и никогда не влияло на нее так сильно. Океан казался ей материей в чистейшем своем проявлении, величайшей из тайн. Однажды ночью они проплыли сквозь алмазное поле фосфоресцирующей воды. Продвигаясь вперед, корабль приводил в движение странные молекулы зелено-фиолетового света, и казалось, будто за «Эллиотом» через весь океан тянется великолепный сияющий шлейф. Это было так прекрасно, что Альма удивилась, как это люди остаются на палубе и не бросаются в море, увлекаемые этим опьяняющим волшебством вниз, навстречу смерти.
В те ночи, когда ей не спалось, она ходила по палубе босиком, чтобы стопы огрубели перед приплытием на Таити. В спокойной воде глубоко отражались звезды, сиявшие как факелы. Небо над головой было таким же незнакомым, как и океан вокруг. Она видела лишь несколько созвездий, напоминавших о доме — Орион и Плеяды, — но Полярной звезды заметно не было, как и Большой Медведицы. Пропавшие с огромного небесного купола звезды заставляли ее чувствовать себя безнадежно потерянной. Но на небесах появились новые «сокровища». Теперь она могла увидеть большой Южный Крест, созвездие Близнецов и огромную расплескавшуюся по небу туманность Млечного Пути.
Ошеломленная видом созвездий, однажды ночью Альма сказала капитану Террансу:
— Что это означает? — спросил он.
— Это из од Горация, — отвечала она. — «Ничего не видно, кроме звезд и волн».
— Боюсь, я не знаю латыни, мисс Уиттакер, — извинился капитан. — Я не католик.
Один из старших матросов, долгие годы проживший в южной части Тихого океана, рассказал Альме, что, когда таитяне выбирают путеводную звезду и следуют ей в море, ее называют