Прогулки по чужим ночам

– Дело такое… – Старик надевает очки. – Недели три назад приезжали ко мне люди. Я сразу понял, что они не с добром. Правда, вели себя прилично, но расспрашивали о Лизе – какая она, кто ее родители, знает ли она что-то о себе, искала ли родных. Мне нечего было скрывать, но мои ответы их, похоже, не удовлетворили, поэтому они расспрашивали Татьяну и еще кое-кого.

– Что за дела? – Рыжий от удивления даже встал. – Кому это могло понадобиться?

–Я не знаю. – Старик склоняет голову, его седина искрится на свету. – Но я решил поинтересоваться. Собственно, я сам когда-то предлагал вам поискать родных и помню, с какой горячностью вы отказались. Я решил, что будет не лишним провести собственное расследование. За годы работы в системе образования я оброс знакомыми, друзьями, и коллеги помогли мне. Я собрал все документы, касающиеся Лизы. Вот они.

Старик достает из ящика стола толстую синюю папку, старомодную, с завязочками. В таких папках в нашей канцелярии хранили личные дела воспитанников, только они были тоненькие, а эта раздулась, как поросенок.

– Видите, прямо как у Остапа Бендера – папка. – Старик смеется. – Там много интересного, но ответа на свой вопрос я не нашел. А сейчас отдаю ее тебе – вернее, вам обоим. Вы сумеете разобраться. А теперь рассказывайте, рассказывайте все.

Мы сидим в удобных старых креслах. Мне хорошо здесь, в гостях у Старика. Он – единственный человек, которому на самом деле не все равно, что происходит с нами. Я помню, как мы когда-то вслух читали «Педагогическую поэму», Ирка слушала, а потом ревниво прошептала: «А наш Старик все равно лучше». Ирка… Вот и все, дорогая.

– Как же с Ириной так? – Павел Семенович горестно качает головой. – Я всегда тревожился о ней, она упрямая, неуравновешенная и самолюбивая девочка, но талантливая и добрая. Была. Как это несправедливо – я, старик, живу, а ее нет. Как это страшно.

– Время такое, папа. Время поменялось, а она не поняла этого.

– Да. – Старик смотрит в потемневшее окно. – Время сейчас жестокое, а может, это мы, люди, делаем его таким?

– Может…

– Ну а теперь пора спать. Лиза совсем клюет носом. – Старик поднимается. – Ложитесь на кровати, дети, а я в гостиной на диване. Вадим, помоги мне с постельным бельем – смотри, Лиза спит на ходу.

В доме Старика только две комнаты и гостиная, она же и столовая одновременно. Мы идем в спальню, он открывает старый послевоенный шкаф, достает чистое белье, пахнущее детством. Сколько ему лет, нашему Старику? Скоро девяносто, через год. И мы не знаем другого отца, кроме него. Мы, волчата, подобранные на свалке, привязаны к нему крепко, потому называем его отцом.

– Не плачь, Лиза, – Старик гладит меня по голове, как маленькую. – Не надо плакать, дочка, все бывает на свете, все надо пережить и преодолеть, а ты должна быть сильной, особенно сейчас. У тебя есть хороший друг, есть семья – все мы, а Стасик… Я думаю, не раз и не два пожалел он о своем поступке, да и сейчас, похоже, жалеет.

– Пап, ну как ты можешь это знать?

– А как я все о вас знал раньше? Вы на моих руках росли, и ваш Старик хорошо вас всех изучил. Думаешь, я не знал, что вы сбегали с уроков на речку и там пекли картошку, которую вам давала Ефимовна? Вот и теперь понимаю, что тревожит тебя. Лиза, поверь мне: у тебя особенная судьба, и все будет хорошо, только будь сильной. Будь собой.

– Да… а Ефимовна, она…

– Жива. У дочери живет в соседней деревне. Она же старенькая совсем, наша Ефимова.

– Жаль, что не увиделись.

– Мы с ней переписываемся, она о вас расспрашивает. Все, Лиза, Вадим, спать, дети. Доброй ночи.

Я провалилась в сон, как в пропасть. Я снова бреду по кладбищу, а на меня глядят знакомые лица. Этот памятник я помню, здесь лежат та самая красивая женщина и мальчик в беленькой шапочке. А сами они сидят на скамейке около могилы, и я хочу сесть рядом.

– Тебе нельзя здесь сидеть, – женщина смотрит на меня своими прекрасными глазами. – Садись на другую скамейку.

Она указывает мне на лавку поодаль. Я усаживаюсь на нее, дерево гладкое и теплое, лето, шумят туи, и все так, как когда-то.

– Ты повезешь меня к морю?

Ирка, откуда она взялась? Смуглая, красивая, такая, как приехала к нам из Березани. Платье блестящее на ней, бусы из красных камней…

– Ты и так шоколадная. – Кук протягивает мне руку. – Но Лиза лучше. Красивая ты, Лиза-Элиза, жаль, что не для меня выросла.

– Не трогай ее.

Мальчик в беленькой шапочке сползает с лавки и топает к нам, глаза у него круглые и серьезные.

– Иди отсюда, Лиза, тебе не следует тут быть.

– Но почему?!

– Потому что еще не время. – Кук обнимает Ирку. – Иди, Лиза-Элиза, у тебя долгая дорога впереди.

Тут я понимаю, что все они мертвые! Но мне не страшно, только грустно и жалко и Кука с Иркой, и женщину, и мальчика. Куда девается душа? Или ее вовсе нет, придумали, чтобы утешить нас на пороге вечности и небытия? Я не знаю. Но мне грустно, и так больно плакать…

– Лиза, Лиза…

Это Кук меня зовет, но туи отдаляются, и что-то давит на грудь, и я не могу дышать…

– Лиза, проснись!