Прогулки по чужим ночам

Валек – коллега Рыжего, нейрохирург. Когда он женился, решил прописаться к жене – но по санитарным нормам в «хрущевке» никого уже не регистрировали. А когда Валек попробовал встать на учет на получение жилплощади, опять не выгорело: по каким-то другим нормам получился излишек площади. Эта история могла бы стать бесконечной, но умерла тетка Валька и оставила ему в наследство квартиру. Хеппи-энд. Если не считать смерть тетки.

Так, дальше… Вот заявление: «Я, Климковская Любовь Васильевна, отказываюсь от своей дочери, Климковской Элизы…» Что же, дорогая мамуля, значит, вот как это делается? Родила, бросила, как фантик от конфеты, и все? Я бы таких расстреливала.

А это выписка из истории болезни… или нет… ксерокопия. Пометка: удочерению не подлежит. Но почему? Потенциальным усыновителям не дают больных детей, а, судя по записям в карточке, я была патологически здоровой девочкой, я умудрилась не подхватить даже обычные детские инфекции.

А вот тоже интересный документ, причем оригинал. Климковская Любовь Васильевна, переводчик, научно-исследовательский институт титана. На оккупированных территориях не пребывала, не привлекалась… Любопытно…

– Слушай, Андрей говорил, что его мать работала переводчиком в НИИ. Это что, совпадение?

– Лиза, такое совпадение странно выглядит, к тому же я давно думаю, что наш пациент наврал нам с три короба. Ты ведь тоже ему не поверила?

– Ну, сначала поверила, а потом кое-что сопоставила… да, он рассказал нам сказочку, и если он не объяснит, что все это означает, я его выкину.

– Ты права.

Дальше в папке много разных справок из дома малютки – в Новопокровске. Вот приписка: мать навещает. Может, потому меня и не отдали приемным родителям? Надеялись, что Любовь Васильевна опомнится и заберет ребенка? Ага, торопилась она…

Дальше приказ о передаче воспитанницы Климковской Элизы в дом малютки в Липецке. Зачем? Официально – из-за реорганизации, за этой формулировкой можно скрыть что угодно. Значит, именно в Липецке я присвоила Медвежонка, потому что вот и отметка воспитателя о моем агрессивном поведении. А потом меня снова перевели – в Пензу, потом еще… Старик удивлялся, зачем меня так часто перевозили с места на место, но об этом в бумагах нет ни слова. А вот и совсем интересное: официальный запрос Климковской о местонахождении ее дочери Элизы. И ответ: отдана приемным родителям, тайна удочерения. Что за бред? Ни у каких приемных родителей я не жила, я все время была в интернате, на момент подачи запроса – в Туле. Тогда почему это скрыли от моей матери? Зачем меня постоянно перевозили из интерната в интернат? Такое впечатление, что запутывали следы… но зачем?!

– Рыжий, смотри, что это?

– Дай… черт, бред какой-то.

Запрос от какого-то отдела опеки на разрешение сменить имя и фамилию воспитаннице Климковской Элизе – и резолюция: «Отказать». А запрос подавался в управление КГБ Новопокровска. Обращались с запросом к майору Корбуту. Он же и резолюцию наложил. Зачем это? При чем тут КГБ? Я что, потомок Гитлера?

Я перебираю бумаги. Медицинская карточка, отметки о прививках, обычные записи педиатра, везде приписка: «Девочка на контакт не идет». Да, я помню, что всегда была хмурым ребенком. Я очень рано сообразила, кто я и что со мной.

– Насколько я понимаю, к твоей судьбе причастны люди из КГБ, а там простых дел не бывает. Смотри, на половине документов, то есть на всех ксерокопиях, стоит штамп «Секретно». Кто-то засекретил твое дело, а это тогда было серьезно. Может, нам стоит поехать в Новопокровск и расспросить кого-то? Я уверен, есть живые свидетели. Конечно, прошло время, но не столько же, чтобы не осталось никого, кто бы помнил твою мать. Возможно, она еще жива.

– Нет.

– Лиза, это неразумно. – Рыжий гладит мою руку, успокаивая. – Похоже, что все, происходящее сейчас вокруг тебя, имеет корни в прошлом, вот там и надо искать ответ. И я считаю, Старик прав: этим материалам цены нет, только он и мог собрать их, потому что у него наработаны связи. У наших противников такой информации нет и быть не может – раз они расспрашивали Старика и остальных.

– Зато они знают, что происходит сейчас, а мы даже не догадываемся.

– Ну и как, помогает им это знание? Они ищут что-то в твоем прошлом, которого ты не захотела знать когда-то, и мне кажется, именно потому, что они еще ничего не нашли, ты до сих пор жива, солнышко мое.

В словах Рыжего есть резон… И что делать? Наверное, нужно взять отпуск и попробовать разобраться во всем, иначе это плохо для меня закончится.

– Куда теперь? – Рыжий въезжает в город. – Что будем делать?

– У меня есть неиспользованный отпуск, сейчас пациентов немного, вот и поеду в Новопокровск. А тебе оттуда позвоню и все расскажу – если будет что рассказать… Вадик, ты чего? Что я такого сказала?!

– Ничего. Но если ты думаешь, что я отпущу тебя одну, значит, тебе пора в психушку. У меня тоже есть неиспользованный отпуск, так что едем сначала ко мне на работу.