Прогулки по чужим ночам

– К Ирине Кулик.

– Она в соседнем корпусе, в изоляторе, но вас туда не пустят.

Ладно, сама разберусь. Мне нужна Ирка, потому что у нее может оказаться ответ на мой вопрос.

Вот небольшой домик во дворе, это изолятор – так написано на табличке.

– Сюда нельзя.

Молодой парень, похоже, недавно из института. Что, коллега, несладко тебе здесь? Да, работать среди таких больных – это подвиг, на который лично я не способна.

– Я к Ирине Кулик.

Он как-то странно смотрит на меня, потом отводит взгляд. Что ты мнешься, как целка на сеновале? Мне не надо говорить то, что я и сама уже знаю. У Ирки нет шансов, да? Но она умрет не на улице, среди грязи и мрази, а в чистой постели.

– Вы кто ей?

– Сестра. Только узнала о ее болезни…

– Вот как? И что вы знаете? – его взгляд становится острым, как бритва. – Ваша сестра очень больна.

– Это мне известно.

– И вам придется приготовиться к худшему.

– Молодой человек, худшее уже было. Где Ирина?

– Вам нужно надеть халат и респиратор.

Ирка лежит в небольшом боксе. Ирка? Нет, то, что от нее осталось. Обтянутое желтой кожей лицо – когда-то красивое, смуглое, а теперь просто голова мертвеца, а глаза… Когда-то они были большие, искристые и карие, в них метались молнии и смеялось солнце. Теперь это два мертвых мутных шарика, которые ничего, похоже, не видят.

– Ирка!

Она переводит на меня взгляд. Узнала. Я сажусь на стул около кровати и беру ее за руку, прозрачную и маленькую, с тонкими пальчиками. Острая жалость сжимает мое сердце. Как же так? Почему это случилось именно с ней?

– Ира…

– Ты все-таки пришла… – Ей тяжело говорить, но вскоре навсегда предстоит замолчать. – Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя.

– Не надо, малыш, тебе трудно говорить.

– Нет. Мне тяжело жить, но уже скоро, похоже, полегчает. Ты лучше слушай, что я скажу…

– Ирка…

– Слушай, не перебивай. Я соврала тебе, потому что мне велели. Меня уже давно не держат для клиентов, я мою полы в квартире, где… живут девочки. Меня выставляли только тогда, когда ты должна была идти, две недели назад стали вывозить.

– Зачем?!

– Я не знаю. Просто меня привезли к Деберцу, и он расспрашивал о тебе. Какая ты, какой характер – обо всем.

– И ты?..

– Я не дура. Я мало что ему рассказала, тогда он приказал, чтобы я возобновила общение с тобой и с Рыжим, потому вы на меня и натыкались. Я не могла тебе тогда сказать! А сейчас могу, слава богу.

– Почему он не спросил обо мне у Стаса?

– Деберц о нем не знает. То есть ему известно, что вы знакомы, но только то, что вы вместе учились. Потом Стас бросил институт, женился. Он теперь тоже большой человек, но о нем и тебе никто не знает, а я не сказала. Они, кажется, в Березань ездили, но там уже нет интерната, так что с тем и ушли… Не перебивай меня! Слушай, они что-то затевают против тебя, и не только Деберц, кто-то приказывает ему, я поняла…

– Но почему?

– Я не знаю.

– А Стас? Ему что-нибудь известно?

– Нет, вряд ли. У него с Деберцем дела какие-то, ни во что другое он не впутывается, но кто там знает, как оно… Стас ради денег готов на что угодно…

– Кто тебе приказал соврать мне о телефонном разговоре Деберца?

– Я сама его слышала, клянусь! У него так противно телефон пищит – помнишь, когда-то песня была «Интернационал». Я разговор сама слышала…

…«Интернационал». И Андрей говорил, что у того, кто держал его в подвале, такая мелодия на сотовом. Нет, все равно не сходится. Я-то здесь каким боком?

– Лиза…

Ирка смотрит на меня, как из колодца. Я уже видела такой взгляд – когда-то давно, на больничной практике. Она не выживет.

– Лиза, мне так жаль… Почему я не послушала вас? Я все время спрашиваю себя – почему? И не нахожу ни одной причины. Сама виновата.

– Не надо так. Все будет хорошо, ты вылечишься, а летом – наступит лето, теплое, солнечное, и мы с Рыжим повезем тебя на море, и все будет хорошо, совсем. Все станет как раньше.

– Не надо, Лиза. Ты умеешь врать, но не стоит. Я знаю, что мне конец. Помнишь, я ушла тогда от вас? Мне квартиру снял тесть Стасика. Негодяй был еще тот, а у меня глаза разгорелись на все: одежда, цацки, ночные клубы, шикарная жизнь… А потом я ему надоела и он пристроил меня в ночной клуб – танцовщицей.

– Стас знал?

– Да. Он отговаривал меня, хотел помочь, просил вернуться к вам, но я, дура, уперлась… Все мне казалось, что никто ничего не понимает, одна я умная.

– И что?