Прогулки по чужим ночам

– Прогнала Стаса и пошла в клуб. Там было уже меньше денег, а мне хотелось доказать всем, и вам с Рыжим, что я взрослая и знаю что делаю. А потом предложили работу в Голландии – тоже танцовщицей. Мы, дуры, номера готовили, костюмы, а приехали – и словно в болото нырнули: публичный дом, клиенты… А ведь накануне отъезда Стас приходил и говорил мне, что так будет, уговаривал одуматься, а я… Дура, как есть – дура! Едва вырвалась – заболела, тогда меня отпустили. Потом Жора подобрал, а в последний год я только полы мыла да презервативы подметала – за еду и место в углу, потому что ни кола ни двора. Все хотела выше головы прыгнуть, чтобы на халяву получить весь мир в кармане, а Старик говорил – так не бывает. Вы с Рыжим послушали его, и Стас послушал, хоть и устроился на свой лад, а я нет, вот и получила теперь.

На ее лице проступили красные пятна, она начала задыхаться.

– Ирка, ты что? Доктор!

Молодой врач и несколько сестер забегали вокруг Ирки, кровь текла у нее из горла, почему они не остановят ее, почему?! Господи, ну дай ей выжить, она расплатилась за свою глупость сполна, пусть она останется с нами, мы отвезем ее к морю, на теплый песок, только пусть она выживет…

– Время смерти – восемнадцать часов тридцать три минуты.

Врач смотрит словно сквозь меня. Он видел смерть, но он не знает, что я тоже видела ее и потому не плачу. Всему на свете есть объяснение.

– Мне очень жаль, болезнь была сильно запущена.

– Когда я могу забрать тело?

– Завтра. Зайдите ко мне в кабинет, я выпишу вам свидетельство о смерти, иначе вы не сможете ее похоронить.

Небольшой кабинет, письменный стол и кушетка – и все.

–– Вот, прошу. Завтра приезжайте забрать тело.

– Хорошо.

– Вы с сестрой не были близки?

– Нет. Она убежала из дому еще подростком и жила как умела. Я знаю, о чем вы думаете. Но так сложилось, я не могла на это повлиять. Мне жаль ее. Скажите, к ней кто-нибудь приходил?

– Только ваш брат, доктор Якоб. У вас разные отцы?

– Нет, док, у нас разные матери, а отец один. И я должна сообщить ему, что его дочь умерла. Не представляю, как он это переживет.

– Сочувствую. Кстати, сегодня о ней справлялся еще один человек. Высокий очень красивый брюнет, в темном пальто…

– Да? Спасибо, коллега. Я прошу вас… Если будут спрашивать, не сообщайте никому, что я успела с ней повидаться и поговорить.

– Как это?

– Говорите, что я пришла, когда она уже умерла. Так будет лучше, поверьте.

– Хорошо, как скажете.

9

Старик почти не изменился. Тот же синий костюм-тройка, аккуратный и отглаженный, те же усы – седые и густые, только добавилось морщин вокруг глаз, вот и все. Есть люди, к которым время прикасается осторожно. Старик именно такой.

Мы хороним Ирку. Не смогла я отвезти ее на далекое и неуютное Матвеевское кладбище. Этот город был для Ирки холодным и жестоким, потому мы отвезли ее в Березань – туда, где она когда-то была счастлива. Мы все были счастливы – благодаря Старику. Тут она обретет свой последний приют рядом с Куком. И будут шуметь для нее старые туи, и будет слышать она, как течет речка, – там до сих пор есть наше место, где мы жгли костры, где мы были вместе. Мы и сейчас вместе, только теперь и ее место здесь будет пустовать.

– Земля ей пухом…

Я поднимаю взгляд. Танька. Толстая, неопрятная, все тот же хмурый взгляд исподлобья. Наши глаза встречаются. Когда откинулась, Танька?

– Привет, балерина, – голос у нее хриплый и прокуренный. – Давно не виделись.

– Давно. Как жизнь, Танька?

– Ничего, живу. Жаль Ирку.

– Жаль…

Нам не о чем с ней говорить, хотя между нами стоит кое-что: грязный кабинет, старый небритый следак и ее, Танькин, голос: «Я видела их, они сидели у реки. Да с кем я их могла спутать? Эти придурки всегда сидят на одном и том же месте, и тогда сидели всю ночь почти! Гитарка бренчала, достали просто».

Не сидели мы у речки, а выловили по одному двух ублюдков и взыскали с них долг – с каждого, с процентами. Только Танька хотя и знала, а нас не выдала. И вот мы снова встретились – здесь, рядом с Иркой, которая лежит в гробу, маленькая и бледная, и ни до чего ей нет дела, но она примирила нас сейчас. Примирила навсегда.

Крышку закрыли, дед-сторож забивает ее гвоздями. Все, Ирка, здесь тебе быть вечно. Что ж, так вышло. Мы бросаем в яму комья земли. Я помню, как когда-то мы вот так же хоронили Кука.

– Стас приехал. – Танька рассматривает дорогую машину. – Большой человек, смотрю.

-Да.

– У вас же что-то с ним было.

– Было, да сплыло, – отвечаю ей.

– Ну что ж, помянем Ирку.

Мы идем по кладбищу: я, Танька, Рыжий и Старик. Позади плетутся Стас и еще несколько наших – из тех, кто осел в Березани. Мы с Рыжим устраиваем поминки.

– Лиза, нужно поговорить. – Старик сжимает мою ладонь. – Вы с Вадимом заночуете у меня?

– Если не помешаем.

– Нет. Надо поговорить.

Молча заходим в старую столовую, где уже накрыты столы, наливаем рюмки и пьем. Мы привыкли молча терпеть беду, вот и сейчас молчим. А что говорить? Мы, ничьи дети, только сами друг о друге пожалеем. Хорошо, что есть кому похоронить и помянуть по-людски.