Про котов и некотов

Стоило нам бросить горсть семечек на землю, как пара птиц это увидела, а остальные среагировали на их движения, и вскоре вокруг нас шумела голубиная стая. Мы щедро рассыпали семечки, они падали на спины толкущихся голубей, кто-то их них вспрыгивал на своих братьев, чтобы быть поближе к пище. Птиц собралось уже сотни две, не меньше, и к ним подлетали и подлетали другие. Левой рукой я держала тяжёлый кулёк, а правой доставала из него семечки; иногда сразу не бросала, а ждала, ведь и дочь тоже щедро оделяла детей едой. Вдруг я заметила голубя, который летал вокруг меня и – о чудо! – заглядывал мне в глаза. Видимо, он убедился в моих добрых намерениях, поверил мне, человеку, и осторожно сел на мою левую руку. Это было как в сказке: птица перебирала шершавыми тёплыми лапками (я чувствовала малюсенькие острые коготки), взмахивала крыльями, но не улетала, а деликатно клевала семечки из правой ладони, которую я ей поднесла, как пиршественный стол. На правую руку между тем приземлился другой голубь, он тоже был смелый и доверчивый малый.

Дочь, глядя на такое братство-содружество, даже позавидовала: «Мам, я тоже так хочу!» – «А ты не бросай все семечки вниз, оставляй часть в руке и держи её открытой». И точно, через несколько секунд нашлись храбрецы и сели на Гелины руки. Это было счастье – чувствовать, что тебе настолько доверяют маленькие создания.

Семечки у нас ещё были, но мы скормили полкулька и решили, что этого хватит, всё-таки пища жирная, как бы голубям не стало плохо. Видя, что с небес больше ничто не сыплется, почти все птицы разлетелись, и только три дотошных голубя долго ходили по траве и искали завалявшиеся семечки. Приехал автобус, мы сели в него и, пока он не тронулся, смотрели в окна, по-хозяйски отмечая «наших» голубей.

Около шатурского дома, где мы жили, тоже была помойка, всего метрах в двадцати, напротив неё участок теплотрассы, где под бетонной плитой постоянно проживал кто-нибудь из бродячих кошек. Это было очень удобное место: тёплое, защищённое, и «общественная столовая» рядом. Когда мы подходили к мусорным бакам, чтобы выбросить очередной пакет, часто невольно спугивали чёрного кота с белыми пятнами, или серую кошку с пушистым хвостом, или тощую собаку, разрывающую зубами кулёк, чтобы добраться до своего скудного обеда.

В нашем микрорайоне, казалось, кошек было больше, чем где бы то ни было: их держали чуть не в каждой семье, было и много уличных, и таких домашних, что большую часть времени проводили на улице, а домой приходили иногда – поесть, поспать. Отношение к кошкам было в основном такое: завели кота, оставили, вырос – пусть живёт, если придёт домой – можно дать что-нибудь, не придёт – и не надо. Такие коты были домашними номинально. Мы, например, долгое время считали, что чёрный Барсик Ушастый ничей, так как худой, ободранный, вечно голодный, а оказалось, что его хозяин, вечно пьяный старик, живёт в доме напротив. Жизни с таким хозяином кот предпочёл свободу на улице. Прозвище «Ушастый» ему дал наш папа Володя, потому что заметил, что уши у кота неровные, видимо, изгрызенные в драках соперниками. (Лучше было бы «Безухий» назвать или «Безухов», но тут слишком много аллюзий.) Репутация у Барсика была дурная: все говорили, что он бешеный, что бросается на людей, укусил двух женщин за ноги. Мы стали с опаской обходить этого страшного кота, а он, как ни странно, сам подбегал к нам, мяучил, но не кусался.

Один раз кто-то сказал, что Барсик еле живой, кое-как ходит, хромает, бок у него ободран. Похоже, будто какой-то «добрый» человек кинул в него кирпичом. За что? Да за что угодно – за то, что кот прыгнул на его машину, залез в огород, прошёл мимо. Этот шатурский Крысобой, видимо, никогда не чувствовал чужую боль и не был способен понять, что кот тоже живой и в некоторых отношениях ничуть не хуже человека.

Володя с Гелей вышли из дома и удостоверились в том, что Барсик действительно плох. Вернувшись, сказали: вон он сидит, на другом конце двора, кожа да кости. Я схватила кулёк, покидала в него куски варёной курицы и побежала во двор, пока Барсик не ухромал куда-нибудь. Сразу увидела кота, подошла, присела на корточки, раскрыла кулёк и стала по кусочку выкладывать курицу. При этом совсем не думала, что «страшный» кот может меня укусить. Барсик жадно глотал мясо, съел всё. Недалеко стояли мужики-охотники, курили, разговаривали. Для них ценность имели их собаки, машины, утки – облезлый кот их не интересовал. Но моё внимание к Барсику как-то выделило кота из аморфной среды, я в этом уверена, потому что впоследствии разные соседи не раз заговаривали с нами о нём.