Про котов и некотов

Был суровый период викингов, когда появилась игра «Руны»; вместе с мальчиком Кином в игре «Keen» дети сражались с орлами и синими зубастыми шарами, в других играх становились Аладдином, Тарзаном, Клейтоном, гориллами, Симбой, хоббитами, Алисой и другими персонажами:

– Когда песочные часы все вытекут / ты превратишься в камень.

Ребята так вживались в происходящее, в свой образ, как, наверное, могут не все актёры:

– Ты / Дамир / меня оживёшь // нет / ты его оживёшь / а я буду играть.

– А ты умер / и я умер.

– Я в колодеце.

– Я больше не буду умирать.

– Банановую саблю найди / я ему буду голову отрублять.

– Я не вовремя стала двигать мечом // вот почему он в меня уколол.

– Я победил / потому что я ещё хорошо сражался.

– Я могу сражаться / потому что у меня есть ещё попыток.

– Ну слишком близко-то не стои'.

– Я не стою'.

– Нет / стои'шь.

– Съешь этот пирожок / и тогда ты убóльшишься.

– Ой / еле как проплыла!

– Я трёх громилов победила.

– Никогда ещё не пробовала драться / со с такими уродами.

– Только не про троллéй! // я там умру.

Дамир приходил в гости чаще, чем Игорь: ему так нравились Гелины игрушки, что некоторые он случайно уносил с собой. Дети подолгу разбирались в пропажах, ругались, ссорились, потом мирились, потому что привыкли друг к другу и скучали, когда долго не виделись. Ну, целый день не виделись – это же долго.

Геля, вздыхая, говорила:

– Дамир уехал в свой Татар.

Я смеялась. Дочь спрашивала:

– А как называется страна, где татары живут?

– Татарстан.

Мальчишка был хитренький, плутоватенький, рано усвоивший любезную, комплиментарную манеру общения со взрослыми (продолжатель дела то ли Молчалина, то ли Чичикова, то ли Иудушки Головлёва). Он старался меня хвалить, чтобы произвести хорошее впечатление на «тётю Лену». Как-то я сказала ему: «Дружочек-пирожочек» – и он сразу подхватил с умильной улыбкой: «Ой, вы как моя мама: она меня тоже так называет!» Несколько раз говорил: «Какая вы добрая!» Я понимала, что льстит, но было приятно. А когда он спросил: «Почему вы такая злая?», я обиделась и попыталась объяснить, что «строгая» и «злая» не одно и то же.

Будучи чистокровным татарином, Дамир говорил по-русски без акцента и в основном правильно, иногда в его речи проскальзывали так называемые «хорошие» грамматические ошибки, как их называют психолингвисты, занимающиеся изучением детской речи. Например, я уже лет пятнадцать помню такой его перл: «Мама пришла, папа пришла».

Таких ошибок всегда много в речи детей, осваивающих родной язык, встречались они и у нашей дочери:

Геля. – У тебя есть сердечка?

Дамир. – Нет.

Геля. – Ни одной?

Особенно забавными были попытки самостоятельно истолковать незнакомые слова, опираясь на их звучание и внутреннюю форму (что-то вроде народной этимологии). В моих старых блокнотах, где я пыталась вести речевой дневник дочери, то с транскрипцией, то без неё, есть такие записи:

Геля. – Это мальчик.

Мама. – Мальчик-с-пальчик.

Геля. – Да / он маленький и всё время спал.

Или:

Геля. – А что такое аббат?

Мама. – Это священник.

Геля. – Такой фонарь?

Папа Володя и в Сургуте преподавал латинский язык: сначала у лингвистов, историков, теологов, потом у одних медиков, так как учебные планы изменили, латынь за ненадобностью выкинули. Иногда дочка тоже принимала участие в наших умных разговорах:

Папа. – Латынь – это мёртвый язык.

Геля. – Скажешь слово – умрёшь?

Большое место в жизни дочери занимал Персик, и, конечно, это нашло отражение в её речи: «Смотри, как котёнок в подушку утыкся»; «Как я навижу этих котят!» Это означало: люблю. Когда ей было шесть с половиной лет, у нас состоялся такой диалог:

Геля. – А котики никогда не плакают?

Мама. – Нет, они кричат.

Геля. – Да / они говорят по своему языку / мне больно!

Увидев, как я целую Персика, дочь спросила: «Ты так его любишь? – и добавила: – Можно, я тоже его полюблю?» (то есть поцелую, выражу свою любовь).

Случайно мы сформировали у кота новый условный рефлекс. Было это так. Я собиралась уходить, стояла в прихожей и объясняла что-то Володе, а чтобы показать рост или высоту, протянула руку вверх резким движением. И тут раздался тонкий кошачий крик – это незамеченный нами Перс, оказывается, сидевший у моих ног, так отреагировал на жест, напоминавший приветствие в некоторые времена у некоторых народов. Мы долго смеялись и повторяли этот жест, а кот мявал и мявал, пока я его не пожалела и не попросила семейство не мучить кота, не поднимать руку слишком часто. Но всё равно в течение Персикиной жизни мы постоянно хайкали, а кот мявкал. Порой ему надоедало издавать звуки, тогда он просто молча приоткрывал рот, что было ещё смешнее, тем более что пастечка его немного дрожала.

Вот и Геля насобачилась в этом искусстве:

– Киса! (взмах рукой)

– Мяу!

– Сфотографировала мяýк.