Про котов и некотов

В нашей семье была легенда о Максе необыкновенном. Макс действительно был уникальным котом, но иногда, рассказывая о нём, мы немного преувеличивали. Так часто бывает, когда сам восхищаешься тем, о ком говоришь. Дочь всё принимала за чистую монету и часто сравнивала легендарного отважного Макса с красивым, но пугливым и изнеженным Персиком: «Макс никого не боялся / не боялся крыс / не боялся мыш». Глядя на Персика, она говорила: «Кот такой беспомощный, – потом, подумав, добавляла: – Нет, помощный».

Игры с Персом иногда перерастали в злобные схватки: Геля от избытка «чуйств» мучила кота, то есть тормошила, щипала, целовала, прижимала к себе, шлёпала, а тот в отместку грыз ей руки до крови. Мстительность и злопамятность породы проявлялась в течение нескольких лет: дочь уже выросла и перестала издеваться над котом, а тот всё норовил исподтишка напасть на неё и укусить. Поэтому руки дочери были в шрамах, а в речи много таких высказываний: «Он на меня крадётся»; «Если бы купили два кота…»; «Вчера мне об ноги трался, трался» (непонятно, правда?).

Мы с Володей защищали дочь от грызни кота, а доброе имя кота – от нападок дочери, но война между ними шла лет десять. Это была такая любофф: «Очень я тебя люблю, с кашей я тебя сварю!» Показателен диалог:

Папа. – Наш Персик самый лучший!

Геля. – Самый худший!

Папа. – Лучше не бывает!

Геля. – Худше не бывает!

Как когда-то пятеро детей тобольского мастера косторезной фабрики мерялись ростом с Максом, так теперь дочь сравнивала Перса с другими животными. Почему-то все эти сравнения и измерения были очень важны. Воспроизвожу запись из речевого дневника дочери:

Геля. – А когда нашему коту будет два года?

Мама. – Завтра.

Геля. – Уже завтра?!

Мама. – Да, двадцать восьмого декабря.

Геля. – Значит / теперь он не младше собачки Дэнки Игоря // они теперь одного размера!

Если Максика мы посадили себе на плечи, то Персик стал прыгать сам. Больше всего ему понравились широкие Володины плечи, причём у них было какое-то неведомое нам, но ощущаемое котом свойство, поэтому он всегда разворачивался так, чтобы его голова была над правым плечом, а хвост – над левым. Вот такая ориентация. Стоило Володе сесть за кухонный стол, как Персик подходил сзади, вспрыгивал на спину, иногда карабкаясь по ней, как по дереву, раздирая кожу папы когтями. Пару раз он так прыгал на меня, чего я совсем не ожидала, начинала вопить от неожиданности, а кот слетал вниз со страху и убегал, досадуя на себя за ошибку и думая, какая всё-таки дура его хозяйка.

Один наш сосед по общежитию, прослышав про интеллект котов, как мы его расписывали, стал выражать большие сомнения. Мол, вы утверждаете, что ваш кот узнаёт по форме и цвету пакетик со своим кормом? Как бы не так, он просто реагирует на шуршание. Провели эксперимент: сосед взял что-то похожее на пакетик с кошачьим кормом и стал трясти им над головой Персика – тот сидел и смотрел с полным равнодушием, но стоило Володе вынуть заветный пакетик, как кот сразу встрепенулся и запищал: «Дайте!»

В Сургуте наша жизнь потихоньку налаживалась: мы с мужем работали на одной кафедре, я подрабатывала на подготовительных курсах, летом у нас был льготный проезд, так что деньги на билетах экономили. А ездить приходилось на юг, так как после туберкулиновой пробы (реакции Манту) у дочери на руке всплыла такая большая блямба, что педиатр сразу указала на риск заболеть туберкулёзом. Чтобы укрепить здоровье Ангелины, нужно было много южного солнца, и мы четыре года подряд ездили в Анапу и её окрестности, где было жарко, по-моему, так даже слишком, солнца хоть отбавляй. Дочери там очень нравилось, она рылась в песке, если пляж был песчаным, или собирала камешки, если пляж был галечным или каменистым, пыталась плавать под руководством папы, загорала, играла в какие-то свои, непонятные для взрослых игры.

Мне новизна юга приедалась дня за три, и всё остальное время я откровенно скучала, томилась от жары и безделья, а потому скупала газеты и книги и читала их под тентом, пока ребёнок веселился в меру своих сил. Загорать я не люблю: сознание мутнеет, быстро возникает ощущение, что ещё немного – и расплавишься, а мне нравится ясное сознание. Плавать я не умею, увы. Пыталась научиться в детстве, то есть меня (хотела уж сказать «пытали») пытались научить, но страх оказался сильнее. Помню, мой папа Гена тщетно пытался мне объяснять что-то из области физики про тела в воде, но как только моё физическое тело погружалось в эту самую воду, так моё астральное тело, или как там его назвать, взвивалось от ужаса, я начинала судорожно хватать воздух, задыхаться, захлёбываться, вскрикивать… В общем, терпения не хватало ни у кого.

(Эта «водобоязнь» до сих пор со мной, и, хоть я уже старушка, а не молодýшка, всё равно боюсь захлебнуться, если, моясь под душем, направляю сильную струю воды прямо себе в лицо. Стыдно признаться, но это так. Только это секрет!)