Притяжение звезд

– Не помню названия, – призналась она. – Когда я сбежала и тайком проникла в зрительный зал через боковую дверь, уже шла середина.

Сбежала? Откуда? И почему ей надо было тайком проникать в зал через боковую дверь? У нее не было денег на билет?

– Но я помню, что героиня была очень красивая, – продолжала Брайди, – такая малявка! Она оказалась на острове, и тут вдруг появляется этот парень, и – опа! – у них родится ребенок! – Она немного сконфуженно рассмеялась. – А потом, представляешь, приплывает корабль, и на нем его жена!

– Это было пару лет назад? – спросила я.

Я вспомнила название картины.

– «Дрейфующие сердца», – сообщила я ей. – С Мэри Пикфорд и… забыла.

– Мэри Пикфорд? – переспросила Брайди. – Я и не думала, что у нее такое обычное имя – Мэри.

– Она прелесть, правда? И совершенно необычная!

– Дрейфующие сердца, – медленно проговорила Брайди, словно смакуя каждый слог. – О, теперь я поняла, почему они дрейфующие: они же потерпели кораблекрушение.

– А она понравилась тебе в «Ребекке с фермы „Солнечный ручей“»?

– Я видела только одну эту картину.

От нахлынувшего умиления я остановилась как вкопанная. Всего одна картина в ее-то двадцать два года? Я ходила в синематограф с тех пор, как переехала из деревни, и Тим тоже ходил со мной после переезда в Дублин. Может быть, родители Брайди не выпускали ее из дому по вечерам или у них не было лишнего пенни на билет? А спрашивать мне не хотелось – чтобы ее не смущать.

Я продолжала шагать по ступенькам вниз.

– Ну, наверное, лучше увидеть одну картину, чем ничего.

Брайди закивала и лучезарно улыбнулась, как ей было свойственно.

Мне вспомнился сюжет «Дрейфующих сердец».

– А в конце, когда Мэри Пикфорд прыгает в жерло вулкана… я думала, что умру в месте с ней! – На этом месте глаза Брайди стали влажными, как два камешка на морском берегу.

– Вот не помню, что произошло с ребенком, – сказала я. – Его забрала с собой женатая пара?

– Нет-нет, она, когда спрыгнула в вулкан, держала его на руках!

Брайди изобразила эту сцену, обвив руки вокруг воображаемого младенца на груди, и ее лицо при этом озарило волнение.

Какое же это было удовольствие – иметь возможность просто так хоть немного поболтать, позабыв о пациентках. Но когда мы дошли до нижней площадки, то оказались в водовороте персонала, спешившего на дежурство или с дежурства.

– Ты не боишься идти домой пешком в темноте, Брайди?

– Все хорошо. А где спят медсестры?

– Ну, в основном в больших ночлежных домах, но мы с моим младшим братом снимаем квартирку. От дома я сажусь на трамвай, а остаток пути еду на велосипеде. Тиму двадцать шесть.

Я уточнила его возраст на случай, если она подумает, что он маленький мальчик.

Брайди понимающе кивнула.

– Он ушел в армию в четырнадцатом, – сказала я и удивилась своей откровенности.

– Да? И долго он отсутствовал?

– Сначала девятнадцать месяцев. Потом он прислал письмецо из Македонии, в котором сообщил, что его произвели в младшие лейтенанты и что скоро он приедет на побывку. Но Тим так и не приехал, и только через три дня мне удалось узнать, что он попал в госпиталь с окопной лихорадкой. А когда выписался, ему сказали, что зачли пребывание в госпитале в счет отпуска, и он вернулся на передовую.

Брайди застонала.

– Да тут впору смеяться, – заметила я.

(Я не стала ей рассказывать, что, когда Тима спустя четырнадцать месяцев наконец отправили домой из Египта, он не мог говорить.)

– Ну, доброй ночи, Джулия.

А я, странное дело, все никак не хотела завершать наш разговор.

– Тебе далеко идти?

Брайди ткнула большим пальцем влево.

– Да вот прямо по улице.

Она опустила взгляд, потом опять посмотрела на меня и добавила:

– Там дом матушки настоятельницы.

И теперь мне стало понятно, почему сестра Люк разговаривала с ней таким хозяйским тоном. Все встало на свои места: и потрепанная одежда Брайди, и отсутствие у нее свободных вечеров и карманных денег. Чтобы сгладить возникшую неловкость, я решила обратить все в шутку:

– А забавно, что дом матушки настоятельницы обозначает главное здание монашеского ордена, где на самом деле нет никакой матушки.

Она усмехнулась.

– Значит, ты новообращенная, Брайди, или, вернее сказать, послушница?

Раздался мрачный смех.

– Я ни за какие коврижки не стану монахиней!

О, значит, я ошиблась.

– Я там просто живу.

Она заговорила вполголоса.

– Я выросла в одном из их домов, – добавила она, – в деревне.

Ее слова кольнули мне душу. И мне вдруг показалось каким-то извращением то, что о ком-то можно сказать: она выросла в доме, хотя на самом деле никакого дома у нее отродясь не было.

– Прости, Брайди, я не хотела совать нос не в свое дело.

– Да все нормально.

Возникла напряженная пауза.

– Просто мне хотелось, чтобы ты знала, отчего я такая дура, – пробормотала она.

– Почему дура?

– Меня отправили в Дублин, только когда мне исполнилось девятнадцать, понимаешь, и мне здесь до сих пор многое в новинку.

– Брайди, вовсе ты не дура, а совсем наоборот!