Она приложила кончик пальца к посиневшей руке Айты Нунен, и там тут же возникло белое пятно.
– Спустя двенадцать часов после смерти, – пояснила она, – кожа останется синей, даже если ее помять.
– Тело еще не окоченело, – добавила я.
– Это потому, что здесь холодно!
– Правда?
– Может показаться парадоксом, но rigor mortis[22] вызывают метаболические процессы разложения, в то время как низкие температуры тормозят процесс разложения трупа и продлевают мягкость его тканей.
На плечах, руках, спине, ягодицах и икрах у Айты Нунен начали образовываться фиолетовые пятна. А над локтями остались синяки там, где я сжимала ее, пытаясь оживить с помощью массажа. (Нам не всегда удавалось сдерживаться при тщетных попытках восстановить дыхание у пациенток.)
Доктор Линн вздохнула.
– Не человек, а руина. В тридцать три года практически без зубов, а эта опухшая нога, вероятно, постоянно болела.
Я чуть ли не с ужасом смотрела на истерзанный живот Айты Нунен, который за всю ее жизнь вздымался и опадал двенадцать раз.
– А вы знаете, – обратилась ко мне врач, – что мы здесь теряем в полтора раза больше рожениц, чем в Англии?
Я не знала.
– Все потому, что у ирландских матерей слишком много детей, – добавила она, раскладывая на салфетке скальпели. – Я бы хотела, чтобы ваш святой отец не позволял им рожать больше шестерых.
Я едва не расхохоталась, представив себе, как доктор Линн – социалистка-протестантка, суфражистка, республиканская мятежница, в ее мужском воротничке и в строгих очках всезнайки – синего чулка – требует аудиенции с папой Бенедиктом, чтобы изложить ему свою позицию.
Она подняла взгляд, словно хотела удостовериться, что я не оскорбилась.
– Готова, доктор, – заявила я.
– Так, думаю, нам не стоит рисковать и делать трепанацию черепа, потому что ее потом трудно будет скрыть.
Я выдохнула с облегчением: мне как-то пришлось помогать хирургу натягивать на место кожу лица, и мне очень не хотелось вновь участвовать в этой процедуре. Доктор Линн приставила палец к линии волос Айты Нунен.
– Какой ужасный грипп. Я видела его первые признаки: сильная жажда, нервозность, бессонница, разлаженность координации, маниакальность. А потом, чуть позже, частичная или даже полная потеря одного или нескольких чувств… Но, увы, ни один из этих признаков не распознать под микроскопом.
– Несколько недель после того, как я переболела в легкой форме, – осмелилась признаться я, – все цвета казались мне сероватыми.
– Значит, вы легко отделались. Амнезия, афазия, летаргия… Я видела, как у одних переболевших инфлюэнцей развился тремор конечностей, а другие, напротив, одеревенели и стали как живые статуи. И еще самоубийства, их куда больше, чем пишут в газетах.
– Они кончают с собой в бредовом состоянии? – спросила я.
– Или даже спустя много времени после. Разве не у вас пациентка на прошлой неделе выпрыгнула из окна и разбилась насмерть?
– О… (какая ж я доверчивая!) А нам сказали, будто она случайно поскользнулась и выпала в раскрытое окно.
Доктор Линн приложила скальпель к левому плечу Айты Нунен.
– Сделаю тут разрез, и родственники его даже не заметят. Ну, с Богом.
Я наблюдала, как под дряблыми грудями Айты Нунен глубоким перевернутым клином расступается кожа. Не выступило ни капли крови.
– Никогда не бывает легко, когда проделываешь это со своим пациентом.
Интересно, кого она имела в виду: себя или меня?
– Можно спросить, доктор, а почему вы с вашим интересом к медицинским исследованиям не работаете в какой-нибудь крупной клинике?
Ее тонкие губы иронически изогнулись.
– Ни одна клиника меня бы не взяла.
Она сделала длинный вертикальный надрез от грудины через пупок к паховой области, завершив большой «игрек».
– Несколько лет назад мне предложили должность, – продолжала она, – да только мужчины в белых халатах побоялись перспективы стать коллегами врача в юбке.
Я понимала, что комментирование не моего ума, но не удержалась:
– Они многое потеряли!
Доктор Линн кивнула в знак благодарности. И твердо добавила:
– Но, в общем и целом, я осталась в выигрыше. Получив от ворот поворот, я смогла на практике изучить почти все недуги, которым подвержена человеческая плоть.
Она продолжала ловко орудовать скальпелем.
– Кроме того, будучи разжалованной, я смогла целиком посвятить себя своему делу.
Мое лицо вспыхнуло. Я-то полагала, что доктор захочет сохранить завесу над другой, тайной стороной своей жизни. Но раз уж она сама об этом заговорила, я осмелилась задать ей вопрос:
– Значит, это правда, что вы были вместе с мятежниками на крыше муниципалитета?
– С бойцами ирландской гражданской армии, – поправила она меня. – После того как Шона Коннелли подстрелили, когда он вывешивал зеленый флаг республики, меня избрали командиром.
Я не сразу нашлась, что сказать.
– В ту неделю я обработала много пулевых ранений, – срывающимся голосом произнесла я.
– Не сомневаюсь, – заметила доктор Линн.
– Однажды принесли беременную, гражданскую, на носилках, но она истекла кровью, прежде чем я смогла остановить кровотечение.