Приговор приведен в исполнение...

— Так бы сразу и сказали! Вам очень нужны пятьдесят тысяч, которые я получил вчера по чеку в банке?

— Гони монету!

— Минуточку, — профессор вынул из бокового кармана листок. — Вот это и есть чек. У меня просто не было времени сходить за деньгами. Очень извиняюсь. Не знал, что пожалуют гости. Не могли бы вы прийти завтра?

Банду охватила звериная ярость. Они поставили Когена спиной к стенке, притащили из кухни некоего Шанина, который, на свою беду, также пришел в гости со своей женой. Но не к хозяйке, а к ее кухарке. Беднягу тоже поставили к стене. Максимова, видя, что может случиться непоправимое несчастье, принесла свои четыре тысячи, сняла с себя перстень с изумрудом, браслет, бриллиантовые серьги.

Главарь бандитов засунул награбленное в карман кожаной куртки. Но все равно он бесился от ярости. Раздались два выстрела — и Коген с Шаниным упали мертвыми.

...Цируль молча вынул из холодной руки профессора банковский чек, отпечатанный на пишущей машинке, положил на стол. Аракелову приказал: «Запишите чек в протокол».

В эту же ночь было зарегистрировано еще два вооруженных налета. Преступников пятеро. Все в черных кожаных куртках.

Кручинина навещала теперь Муфельдт по выходным дням. Правда, и в будни иногда забегала на минутку-другую. Но по выходным они виделись дольше. Иногда Елизавета Эрнестовна, будучи в хорошем настроении, угощала «подругу» завтраком. В этот раз хозяйка особняка была в особо приподнятом состоянии духа. Напевала шансонетки, улыбалась без видимой причины.

Отношения между «подругами» носили несколько странный характер. Муфельдт говорила Кручининой «ты», а Мария ей — «вы». Она безропотно сносила покровительственный тон Муфельдт, иногда и услужала ей — то приберет в доме, то еще что.

— Мари, я еще не завтракала, — заявила Елизавета Эрнестовна. — Садись со мной за компанию. У меня есть кое-что вкусное.

За завтраком спросила Марию как бы невзначай:

— До меня дошли слухи, что тобой уголовный розыск интересовался. Не так ли? По какому случаю?

— Ах! — Мария махнула рукой. — Прицепились с тем потеляховским чемоданчиком. И зачем я его взяла?

— Глупо, конечно. Сперва надо было заглянуть в чемоданчик. Что же от тебя все-таки хотят красные агенты?

— Строго предупредили. Припугнули. И приказали устроиться на работу, поскольку нынче объявлена всеобщая трудовая повинность.

— Ну и поработай, Мари. Я ведь работаю. В госпитале тоже свои люди нужны. Мало ли что, вдруг заболею?

— Лучше не надо. Не болейте.

— Ах, ты душечка! — Муфельдт подмигнула Кручининой черным своим огненным глазом. — Если б ты только знала, как мне сегодня радостно на душе. Хочешь, я тебе замечательный подарок сделаю?

— Нет... Зачем же? — смутилась молодая женщина.

— А вот подарю! — упрямо воскликнула Муфельдт. — Прошу не перечить. Я не теряю надежды выдать тебя замуж. А невесте необходимо приданое.

Муфельдт поднялась со стула, подбежала к трельяжу и, взяв изящную пудреницу, вернулась к столу.

— Смотри! — она откинула крышку, вынула пару замечательных бриллиантовых серег. — Чистой воды! Полыхают синим пламенем. Бриллианты редкостные!

— Ой, какие чудные сережки! — восторженно воскликнула Кручинина. — Разве вам не жаль с ними расставаться?

— Это не мои серьги. Твои. — Елизавета Эрнестовна сощурилась, прошептала: — Подарок твоего жениха... Абрека. Вот еще и браслет. И еще сорок пять тысяч рублей николаевскими!

Сердце Кручининой сжала когтистая лапа. По спине пробежали мурашки. Даже подумалось: «И зачем ты согласилась!..» Но Мария тут же подавила в себе страх. Долг прежде всего. Если не разоблачить эту кровавую бандитку, душегуба Абрека, других негодяев... Сколько еще жизней они погубят, оставят вдов, сирот, калек!

Помолчав, Кручинина спросила с довольной улыбкой:

— Николаевские — это хорошо, конечно. А больше у него нет? И еще «колесовских?»[12]

— Вот так Мария! Ай да скромница! — воскликнула весело Муфельдт. — Недаром же говорят: «В тихом болоте черти водятся». Это я понимаю. Одумалась. Умничка. Однако серьги и браслет я пока тебе не дам. Это свадебный подарок. Наденешь фату, наденешь и серьги с браслетом.

Через час Аракелов уже знал в подробностях о встрече в особняке Муфельдт. Энергичный, порывистый, он уже готовился явиться с обыском в особняк «полувдовой» генеральши. Однако Цируль с Пригодинским сдержали отчаянного кавказца.

— Не спеши поперек батьки в пекло, — увещевал его Цируль. — Еще выясняется, на чьей машинке был заполнен банковский чек бедняге Когену.

— А серьги и браслет разве не улика? — не сдавался Аракелов.

Пригодинский словно вылил на Аракелова ушат ледяной воды: