Приговор приведен в исполнение...

— Встретились случайно на Куйлюкской, возле Военного комиссариата. Увидели друг друга — глазам не верим. Обрадовались безумно, А немного погодя узнала я, что Виктор служит рядовым в учебной команде Второго полка под чужой фамилией. Я еще посмеялась, говорю: «За кого же мне замуж выходить, за Лбова или за Николаева?»... Глупо пошутила. Виктор помрачнел. Стал жаловаться, что очень переживает свой обман. Побоялся стать на учет как бывший офицер. Я говорю ему: «Пойди и встань на учет». Он отвечает: «Ты с ума сошла! Меня же немедленно расстреляют! Все так говорят. Обязательно — к стенке!»

Аракелов возмутился, сказал гневно:

— Глупость какая! Если за человеком не водится преступлений, его никто и пальцем не тронет.

— Правда? — обрадовалась Кручинина. — А то ведь и я поверила.

— Очень жаль, — нахмурился Самсон Артемьевич. — Поверили злобной вражеской клевете. Где сейчас ваш жених?

— Не знаю, — горько вздохнула Кручинина. — Елизавета Эрнестовна говорит, что он якобы срочно отбыл на фронт. Я собралась пойти в его воинскую часть, чтобы адрес узнать, а Елизавета Эрнестовна как замашет руками: «Что ты! — ужасается. — Разве можно? Это же военная тайна. Тебя за шпионку сочтут. А нынче в Чека разговор короткий. Раз, два — и к стенке!»

Темпераментный Аракелов вспыхнул.

— Ах, негодяйка!.. — но тут же опомнился. — Простите. Это просто так. Вырвалось. Чего только о Чека и уголовном розыске не плетут обыватели. Просто обидно, понимаете?

— Теперь понимаю, — конфузливо улыбнулась Кручинина. — Но и меня вы должны понять.

— Очень даже понимаю. Вы лучше вот что мне скажите: почему Муфельдт так хорошо осведомлена в военных вопросах?

— О!.. Да у нее сам военком бывает, товарищ Осипов. Другие военные.

— Вот как? Кто еще, кроме Осипова?

— Фон Франка как-то видела. Был еще бывший военный по имени Владимир.

— Фамилию его знаете?

— Нет. Просто Владимир. Брюнет, лицо симпатичное. Приметы?.. Особых нет. Разве что розовое пятно возле уха.

У Аракелова екнуло сердце. Неужели Фельдберг! Самсон Артемьевич вынул из стола кипу фотографий, разложил веером.

— Пожалуйста, взгляните, нет ли ваших знакомых?

Кручинина, отложив несколько фотографий, воскликнула: «Это и есть Владимир!»

Самсон Артемьевич зевнул, прикрыл ладонью рот, извинился. Однако зевать ему вовсе не хотелось. Кажется, напали на след!

Он решил поговорить по пустякам, отвлечь внимание Кручининой.

— Мария Леонтьевна, — спросил он, — я, разумеется, понимаю, что задаю деликатный вопрос, но все же... Муфельдт шла на вечеринку с какими-то личными интересами или просто так, убить время? Может, кто-то из гостей нравился ей?

— Не думаю, — после некоторого раздумья ответила Кручинина. — Впрочем, не могу утверждать категорически. Она очень тщательно одевалась, хотя никаких особых туалетов на ней не было. Это весьма эффектная женщина. Высокая, худощавая, но не худая. Что-то змеиное в ней есть. Лицо продолговатое, бледное, губы красные-красные. Черные бездонные глаза. Прежде чем нам выйти, она долго разглядывала себя в зеркало и еще, помнится, спросила меня: «Как, по-твоему, похожа я на княгиню?»

— На княгиню? — спросил Аракелов. — Разве она княгиня?

— Нет. Меня это немного удивило. Но вообще-то, думаю, похожа. Очень эффектная женщина.

Аракелов погладил пальцами подбородок. Княгиня!.. В дневнике Блаватского тоже упоминается княгиня!.. Совпадение или... Может быть, Муфельдт и есть та «княгиня», о которой записал в дневнике Блаватский?

— Мария Леонтьевна, а раньше никто, хотя бы в шутку, не называл Елизавету Эрнестовну княгиней?

— Нет.

Аракелов встал из-за стола. Подошел к Кручининой.

— От души благодарю за беседу. И чтобы окончательно покончить наши дела, не откажите в любезности рассказать историю вот с этим самым чемоданчиком.

Кручинина залилась краской.

— Поверьте, — Аракелов приложил руки к груди. — Нам просто надо закрыть это нелепое дело. Расскажите без утайки, как все произошло.