Поначалу дни скрашивало последнее живое существо, оставшееся рядом – кошка Серёжи… Но две недели спустя несчастное животное вдруг заболело и, промучившись три дня, околело. Даже над могилой отца так не рыдала Лидия, как в тот день, словно эта смерть стала последней каплей, добившей её стойкую натуру.
В больнице врач долго мялся, перечисляя многочисленные заболевания поступившей пациентки и разъясняя, как он предполагает их лечить, а под нажимом довесил приговором:
– У вас, Лидия Аристарховна, ревматизм сердца. Вам ни в коем случае нельзя волноваться, иначе следующий приступ легко может стать для вас последним.
Хороший совет! Не волноваться, когда кругом вся атмосфера исполнена ядом, отравляющим, разрывающим сердце… Одна только участь Серёжи могла обернуться тем самым, «последним».
Посыльной этой беды к полудню робко вошла в палату Тая… Прошедшие годы изменили её. От девочки-институтки не осталось и памяти. Хотя по фигуре, как прежде, сущий подросток, но лицо – женщины, женщины истомлённой, страдавшей и узнавшей, что такое жизнь. Она выглядела старше своих лет, а глаза смотрели тревожно-затравленно.
– Проходи, садись, – пригласила Лидия, усаживаясь на постели и указывая на стул. Палата в этот час была пуста, и говорить можно было свободно.
– Спасибо! – Тая привычно села на краешек стула, нервно заёрзала, кося глазами, затем подала небольшой бумажный пакет:
– Вот… Здесь первые яблоки… Наши, посадские.
– Спасибо.
– Как… вы чувствуете себя?
– Хорошо, – пожала плечами Лидия. – Ты ведь по делу пришла, правда? Не с визитом вежливости?
Тая подняла на неё крупные, влажные глаза:
– Правда, Лидия Аристарховна…
– Тогда выкладывай. Что с ним? Ты же о нём говорить пришла?
Тая кивнула и, не глядя на Лиду, ответила:
– Его отправили в Мариинские лагеря… На четыре года.
– Что в Мариинские – это хорошо.
– Почему?
– В Мариинских сейчас Пётр Дмитриевич. Мне недавно говорил об этом Пряшников. Хоть какая-то укрепа…
– Лидия Аристарховна, Пешкова добилась разрешения на свидание…
– Прекрасно. И в чём же дело?
– В том, что разрешение дано… жене, – вымолвила Тая.
– Дорогая моя, боюсь, что в данном случае я тебе помочь бессильна. Ты же видишь…
– Но что же делать?! – в голосе Таи послышалось страдание. – Эту возможность нельзя упустить!
– Так поезжай ты. Или ты не жена?
– Жестоко так шутить!
– Я не шучу, – отозвалась Лидия. – Кто тебя видел и знает там? В Мариинске? У тебя есть разрешение на свидание – так поезжай к нему.
– Вы думаете, получится? – глаза, только что полные отчаяния, засветились надеждой.
– Бог не выдаст – свинья не съест. Ты, вот что! – к Лидии вернулась обычная деловитость: – Возьми с собой тёплые вещи для него! Валенки возьми, шерстяные носки, рукавицы… Бельё! А из еды – что-то простое, но питательное, что можно долго хранить. Сгущенное молоко непременно! В нём много калорий! Да ты… Хилая ты! Небось, и половины не довезёшь!
– Довезу! – твёрдо сказала Тая. – Вы не смотрите Лидия Аристарховна, что я с виду такая. Я ведь на железной дороге обходчицей зимой работала, а уж тяжестей на себе перетаскала – верблюду не снилось.
Лида с любопытством разглядывала бывшую воспитанницу:
– А знаешь, Тася, я, пожалуй, ошиблась в тебе, недооценила.
– В чём?
– Когда ты к моему… или твоему? Ну, в общем, к нашему мужу уходила, я думала, не протянешь ты с ним долго. С его-то характером! С твоей-то неопытностью! Думала, потешитесь годик, и взвоешь ты от такой жизни, и сбежишь от него. А ты, надо же, выдержала. И даже любишь его до сих пор…
– Так ведь и вы его любите. Разве нет?
– Значит, такой мой крест. Крестом я эту любовь всю жизнь и считала. Но ведь ты не я, тобой двигало чувство романтическое, и он для тебя был романтическим героем. Или, может, он и теперь для тебя таков?
– Рядом с Серёжей я поняла, что такое настоящее любовь, – сказала Тая.
– Очень редкое понимание. И что же это, позволь полюбопытствовать?
– Любовь – это способность пережить крушение иллюзий.
Такой ответ всерьёз заинтересовал Лидию, и она подалась вперёд, продолжая «допрос»:
– Формула мне нравится. А расшифровка?
– Когда мы влюблены, то наделяем объект своего чувства всевозможными достоинствами, не замечая недостатков. Мы подчас не видим и не знаем настоящего, живого человека, любя созданный нашим воображением идеал, который по странной прихоти переносим на избранного человека. Но жизнь разрушает идеал. День за днём она снимает покровы, обнажая те или иные не лучшие стороны нашего избранника, причиняя боль каждым таким открытием. И, вот, однажды перед нами оказывается всего лишь человек, далёкий от идеалов, со всеми недостатками присущими людям. Нередко разоблачение убивает любовь. Но это означает одно: что никакой любви не было, а одна только мечта. А если чувство достаточно сильно, чтобы этот момент пережить, если и узнав подлинное лицо избранника, мы продолжаем его любить ничуть не меньше, значит это, действительно, любовь.
Некоторое время Лидия молчала, глядя на колыхающиеся занавески, затем проронила: