Преступление, искупление и Голливуд

Не думаю, что в мире есть хотя бы один мафиози, который смог бы сыграть самого себя так же убедительно, как это сделали Рэй Лиотта, Роберт де Ниро или Аль Пачино. Это их работа. Но Роберт де Ниро никогда не избивал человека до полусмерти, а Эдвард Джеймс Олмос, даже вырядившись как мафиози, не бесчинствовал во время «Зутерских беспорядков», в отличие от моего отца. Батя состоял в банде 38-й улицы, которая была замешана в загадочном убийстве в «Сонной лагуне». Это дело потом экранизировали в фильме «Костюм фасона «зут», где играл Эдвард. Моя мать состояла в банде 3-й улицы, к которой на четвертом десятке присоединился Джо Морган. Я был крепко связан с событиями, к которым Эдвард относился слишком легкомысленно, и меня это напрягало.

Честно говоря, поведение Олмоса смущало меня меньше, чем моя собственная неуверенность. Увидев его мексиканский прикид, я задумался, кого он видит во мне – потенциального коллегу или гангстера, к которому надо подмазаться? Неужели для него я так и остался человеком, каким давно перестал быть?

Я не в первый раз сталкивался с таким отношением, многие латиноамериканцы в Голливуде видели во мне только преступника, несмотря на мою работу в реабилитации и кино. Меня это задевало.

Встреча началась крайне неловко. Мы заказали сэндвичи и суп с фрикадельками и начали обсуждать фильм. Эдвард сразу перешел к делу и спросил, интересует ли меня работа над картиной. Эдди Банкер тут же высказался о том, что беспокоило его больше всего.

– Эдвард, ты обсуждал этот фильм с Джо Морганом?

– Я встречался с ним, – ответил Олмос. – Он дал добро.

Эдди тут же изменился в лице, и я понял, почему. Если тюрьма меня чему-то и научила, так это отличать ложь от правды. Олмос явно не договаривал. Я переглянулся с Эдди и понял, что он разделяет мои сомнения.

– Слушай, Эдвард, – начал я. – Проблема в том, что далеко не все в сценарии – правда.

Я перечислил ему несколько сцен.

– Я в курсе, – кивнул Эдвард. – Но это необходимо для драматизма.

Я-то надеялся, что он скажет: «Я в курсе, мы переработаем эти куски». Или: «Мы придумаем, как рассказать историю, не искажая правду о реальных людях». Но он этого не сделал. Олмос был уверен, что драматизм гораздо важнее реальной истории. Возможно, в офисах голливудских продюсеров это действительно так, но в моем мире все было по-другому. Я поверить не мог, что он может так равнодушно отзываться о важных вещах.

– Эдди, Шайенна убила «Нуэстра Фамилия», а не его собственная банда.

Это было важно. В день своей смерти в 1971 году Шайенн знал, что за ним идут. Знали это и охранники. Они предложили ему остаться в камере, но он все равно вышел на свой ярус и получил больше пятидесяти ножевых ранений от членов «Нуэстра Фамилия». В «Ла Эме» его чтили, как мученика, а не как чувака, заколотого собственными братьями.

Эдвард сказал, что без этой части истории никак не обойтись, иначе пострадает весь сюжет.

Господи. Я не мог поверить своим ушам и из последних сил старался быть дипломатичным. Эдвард мне нравился, я искренне уважал то, что он делал для испанского сообщества актеров. Я постарался обернуть все в шутку:

– Эдвард, люди, о которых идет речь, далеки от искусства.

Мы с Эдди Банкером обменялись мрачными смешками.

По реакции Эдварда и его агента я понял, что им не нравится ход нашей встречи. Понятия не имею, на что они надеялись – обойтись без лишних проблем? Видимо, они были уверены, что у меня не возникнет вопросов к сценарию, и я буду просто счастлив получить работу, как любой среднестатистический актеришка.

В моей голове роились сотни вопросов. Самым важным был: «Что об этом подумают авторитеты «Ла Эме»? Весь этот треп о художественной задумке и «драме персонажей» меня нервировал. Голливуд постоянно рассказывал истории гангстеров: и основанные на реальных событиях, и взятые из воздуха, но никогда раньше вымысел и реальность не сталкивались с такой разрушительной силой.

Оглядываясь назад, я понимаю, что именно успешность Олмоса в мире кино помешала ему увидеть, насколько серьезна тюремная политика и как велико ее влияние на улицы. Художественная вольность не стоит того, чтобы выводить из себя опасных преступников. Это здравый смысл, только и всего. Лучше подружиться с бешеным псом, чем сделать его своим врагом.

– Эдвард, ты уверен во всем этом? – еще раз спросил Эдди Банкер. Мало кто шарил так в тонкостях тюремной системы, как он.

Эдди пытался объяснить, что и как может пойти наперекосяк, но Олмос твердо стоял на своей версии фильма.

В конце встречи я согласился встретиться с Олмосом в его офисе на следующий день, чтобы обсудить последние детали проекта. Я надеялся, что он переспит с проблемами, которые мы озвучили, и в итоге передумает, но чуял, что он останется при своем мнении.

Я получил ответ на следующий же день.