Преступление, искупление и Голливуд

Реабилитация – очень интимный процесс. Люди раскрываются тебе с худшей стороны, делятся самыми стыдными тайнами и разочарованиями. Возможно, Диана заметила, как близко я общаюсь с некоторыми пациентами, и задалась вопросом, почему с ней веду себя по-другому. Она заинтересовалась мной по-настоящему, когда мы сходили в цирк.

Когда я узнал, что в Форуме выступит цирк братьев Ринглинг, Барнума и Бейли, то сразу позвонил в их офис и попросил к телефону ответственного за благотворительность. Трубку взяла женщина, я рассказал ей о своей организации и попросил скидку для наших пациентов. Она извинилась и сказала, что все благотворительные билеты уже распроданы.

На помощь пришел один из наших волонтеров, владелец цветочного магазина. Он предложил мне отправить этой даме цветы и открытку. В записке я накарябал: «Спасибо вам большое! Пожалуйста, вспомните о нас в следующем году». Она тут же мне перезвонила, сказала, что работает в Форуме двадцать лет, но еще никто не присылал ей цветы. В обмен на букет я получил тридцать шесть билетов.

В день представления наша группа из тридцати человек отправилась в Инглвуд на двух арендованных фургонах. На месте оказалось, что шесть билетов лишние. Каждый стоил шестьдесят баксов – огромные бабки для любого из нас. Джек Берч предложил сбыть их перед началом шоу, а выручку оставить себе. Моему внутреннему барыге идея понравилась, так что я занял место у цирка и стал высматривать клиентов. Через пару минут ко мне подошел мужик с шестью детьми.

– Билеты есть? – спросил он.

– Ага.

– Сколько?

Я окинул его взглядом. На нем были серые штаны, грязная футболка, пропитанная потом, на ботинках – пятна штукатурки. У этого парня сегодня явно был тяжелый рабочий день. Дети были примерно одного возраста и не все похожи на него. Видимо, мужик взял соседских ребятишек со своими за компанию.

– Бесплатно.

Он недоверчиво взглянул на меня.

– Бесплатно? Это как так?

– Слушай, мне их подарили, места хорошие, в партере. Я на этом не зарабатываю.

Мужик изучил сначала билеты, потом меня и все равно не верил.

– Да просто пройди по ним, и все. Если не сработает, уверен, найдешь другого, кто толкнет тебе нормальные билеты.

Джек разозлился, когда я рассказал ему о сделке.

– Дэнни, ты мог бы за эти бумажки триста шестьдесят баксов поднять.

– Не вопи, – ответил я. – Я сделал кое-что получше.

Шоу было потрясным, пациенты искренне им наслаждались. Когда на арену вышли слоны, я заметил в партере того мужика – он улыбался и аплодировал. Дети, которых он привел, были на седьмом небе от счастья. Чувак подарил им вечер, который они запомнят на всю жизнь. Тут он поймал мой взгляд, постучал себя кулаком по груди и показал детям на меня. Они все помахали мне и улыбнулись. Я переглянулся с Джеком и кивнул ему на мужика с детьми. Может, я и продолбал деньжата, но видеть, как этот мужик становится героем в глазах своих детей и их друзей, – было бесценным опытом.

Тем вечером Диана посмотрела на меня другими глазами. Думаю, именно тогда она в меня и влюбилась, хотя я ничего для этого не сделал. Так уж получилось, что все хорошее в моей жизни случается, когда я помогаю другим, не ожидая ничего взамен. Из цирка мы ушли по-настоящему счастливыми.

Диана прошла полный курс реабилитации и нашла работу в офисе. На какое-то время мы потеряли связь, но через полгода она сама нашла меня. Я только что открыл новый реабилитационный центр на Гарднер-Стрит с доктором Дорром. Оказалось, что Диана живет буквально в паре кварталов от нашего центра. Так как мы были перегружены бумажной работой, я предложил Диане работу с документами на полставки. В то время мы получали финансирование от округа, города и государства, и мне срочно требовались руки, чтобы грамотно распределить бюджет. Диана так хорошо справлялась со своими задачами, что однажды я не выдержал:

– Сколько тебе платят на основной работе? Буду платить больше, если перейдешь к нам на полную ставку.

Диана стала работать на Гарднер-Стрит, и вскоре после этого мы начали встречаться, но так и не съехались. Я не хотел снова наступать на те же грабли.

Я был дома, когда жизнь превратилась в ад. Мне позвонил отец и забормотал в трубку, как полоумный:

– Она сделала это, она сделала это. Она ушла.

Я тут же помчался в родительский дом.

У моей матери случился психический срыв. Как и в любой типичной мексиканской семье, об этом все молчали до тех пор, пока дерьмо не полетело прямо на вентилятор. Я сам узнал об этом только спустя несколько недель. Пару дней мать пролежала в больничке, потом ее отпустили и записали на амбулаторное лечение, частью которого были сеансы у психотерапевта. Доктор записывал их разговоры, а потом, по какой-то непонятной мне причине, проиграл эти записи моему отцу на сеансе семейной психотерапии. На кассете мать признавалась в своей тридцатилетней интрижке с дядей Дэвидом.