Преступление, искупление и Голливуд

Потом мы прошли в «Сад красоты» с ухоженными деревьями и розовыми кустами. За садом следил старый зэк, который отсиживал пожизненное за убийство. Ходили слухи, что он замочит всякого, кто рискнет хотя бы плюнуть на его драгоценные клумбы. Мы миновали административное здание и зашли в главный двор. Это место в «Сан-Квентине» специально строили и архитектурно, и психологически так, чтобы трахнуть тебя в мозг.

Через двор, на крыше блока «Север» виднелась тропинка для приговоренных, известная как «Дорога смерти». Над высокой металлической трубой газовой камеры сквозь туман пробивался свет. Он был зеленым, но я уже знал, что когда очередного зэка отравят газом, цвет сменится на красный, и всем придется покинуть двор.

«Сан-Квентин» – это место, в котором существует только «здесь и сейчас». Если хочешь выжить, выбора нет – учись жить в настоящем моменте. Будешь ты жить или умрешь сегодня? Первое, что нужно сделать, когда тебя закрывают, это смириться с этим «здесь и сейчас». Оно никогда не будет тебе другом, но нельзя превращать его во врага, иначе сойдешь с ума. Конечно, определенный уровень безумия может помочь выжить в заключении, но заглядывать за грань нельзя.

«Здесь и сейчас» – это все, что у нас было, но прошлое окружало нас, отвлекающее и опасное. В «Сан-Квентине» обитали призраки всех, кто был заключен, избит или задушен в его стенах, призраки каждого, кто разорвал простынь, обернул ее вокруг своей шеи и спрыгнул со стула, призраки отравленных в газовой комнате, женщин в том числе. Незадолго до того, как я попал сюда, здесь казнили бабу, которая убила свою беременную племянницу. Та же участь настигла двух ее сообщников. Их духи кружили вокруг меня. Я не верил, что они упокоились. Безнадежность моего будущего терзала меня. «Сан-Квентин» олицетворял собой все возможные кошмары, которые мне снились, но если бы кто-то спросил, о чем они, я бы не нашелся с ответом.

«Здесь и сейчас» было настолько тяжелым грузом, что парень из камеры напротив моей не смог его вынести. Он просто задушил носком зэка, стоящего рядом, зная, что после этого его переведут. Куда бы он ни направился потом, там явно было лучше, чем здесь.

До распределения в камеру меня оставили в блоке «Б», где держали всех новичков, пока тюремное начальство определяло твой статус: крыса ли ты, есть ли у тебя враги, особые нужды. Только после тщательного анализа заключенного отправляли в соответствующий тюремный блок.

Блок «Б» – это настоящая психушка. Заключенные содержатся в одиночных камерах, потому что иначе перебьют друг друга. Когда я туда попал с матрасом и одеялом под мышкой, запертые в камерах орали мне всякую дичь. В первую ночь мне подсунули летающего змея (записку на маленьком клочке бумаги), писал мой старый товарищ Тайрон. В записке говорилось, что чувак, которого я как-то поджег на улицах Лос-Анджелеса, сидит в «Сан-Квентине» и трещит направо и налево, что это я его покалечил и теперь пришел по его душу.

В ответ я написал Тайрону: «Не давай мне выходить из камеры, если у меня в руках нет ничего, кроме члена».

Мне нужна была заточка.

Всю первую ночь в блоке «Б» я пропялился в потолок. Трубы водоснабжения остывали и издавали звуки, напоминающие крошечные взрывы. Потом тишину прорезали крики. Кто-то из заключенных сходил с ума, кого-то насиловали. А потом начались настоящие взрывы. В то время зэки мастерили мини-петарды из спичечных головок и бросали их из камер. Приземляясь на бетонный пол яруса, они взрывались и оглушали весь блок. В перерывах между криками и взрывами я думал о том, как мне выжить в «Сан-Квентине», и чувствовал себя, как в горячей точке.

Затем, на один короткий и волшебный момент, блок погрузился в тишину. Крики прекратились, даже трубы перестали чудить.

Мне было двадцать девять лет, и я сказал себе: «Дэнни, здесь-то ты и сдохнешь».

В ту ночь я спал не больше часа.

Жестокость и смерть дрожали в воздухе над «Сан-Квентином», словно марево над дорогой в пустыне. Спустя несколько дней после своего прибытия туда я сидел в блоке «Б» и услышал крики какого-то зэка. За ним бежал охранник, я слышал, как он гремит ботинками и орет: «Стоять! Стоять!». Затем он застрелил заключенного – прямо в коридоре. Раздался хлопок, и все стихло.

Сонни и Джордж в тот момент были со мной. Я в шоке попытался закричать:

– Он его пристрелил!

Но вместо крика из моего горла вырвался слабый писк. Я тут же заткнулся и обратился к парню в соседней клетке:

– Бето, ты это видел?

– Да пошел ты! – отозвался он, а потом изобразил писклявый голос маленькой девочки. – «Он его пристрелил!»

В ту же минуту все заключенные в блоке начали издеваться надо мной, выкрикивая: «Он его пристрелил! Божечки, он его стрельнул!», как прыщавые подростки. Мне повезло, что после этого происшествия мне не дали кличку Пристрелыш.