Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог

It was the portrait of his landlady's daughter, who had died of fever, that strange girl who had wanted to be a nun.	Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь.
For a minute he gazed at the delicate expressive face of his betrothed, kissed the portrait and gave it to Dounia.	С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.
"I used to talk a great deal about it to her, only to her," he said thoughtfully. "To her heart I confided much of what has since been so hideously realised.	- Вот с нею я много переговорил и об этом, с нею одной, - произнес он вдумчиво, - ее сердцу я много сообщил из того, что потом так безобразно сбылось.
Don't be uneasy," he returned to Dounia, "she was as much opposed to it as you, and I am glad that she is gone.	Не беспокойся, - обратился он к Дуне, - она не согласна была, как и ты, и я рад, что ее уж нет.
The great point is that everything now is going to be different, is going to be broken in two," he cried, suddenly returning to his dejection. "Everything, everything, and am I prepared for it?	Главное, главное в том, что все теперь пойдет по-новому, переломится надвое, - вскричал он вдруг, опять возвращаясь к тоске своей, - все, все, а приготовлен ли я к тому?
Do I want it myself?	Хочу ли я этого сам?
They say it is necessary for me to suffer!	Это, говорят, для моего испытания нужно!
What's the object of these senseless sufferings? shall I know any better what they are for, when I am crushed by hardships and idiocy, and weak as an old man after twenty years' penal servitude? And what shall I have to live for then?	К чему, к чему все эти бессмысленные испытания? К чему они, лучше ли я буду сознавать тогда, раздавленный муками, идиотством, в старческом бессилии после двадцатилетней каторги, чем теперь сознаю, и к чему мне тогда жить?
Why am I consenting to that life now?	Зачем я теперь-то соглашаюсь так жить?
Oh, I knew I was contemptible when I stood looking at the Neva at daybreak to-day!"	О, я знал, что я подлец, когда я сегодня, на рассвете, стоял над Невой!
At last they both went out.	Оба наконец вышли.
It was hard for Dounia, but she loved him.	Трудно было Дуне, но она любила его!
She walked away, but after going fifty paces she turned round to look at him again.	Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него.
He was still in sight.	Его еще было видно.
At the corner he too turned and for the last time their eyes met; but noticing that she was looking at him, he motioned her away with impatience and even vexation, and turned the corner abruptly.	Но, дойдя до угла, обернулся и он; в последний раз они встретились взглядами; но, заметив, что она на него смотрит, он нетерпеливо и даже с досадой махнул рукой, чтоб она шла, а сам круто повернул за угол.
"I am wicked, I see that," he thought to himself, feeling ashamed a moment later of his angry gesture to Dounia.	"Я зол, я это и вижу - думал он про себя, устыдясь чрез минуту своего досадливого жеста рукойДуне.
"But why are they so fond of me if I don't deserve it?	- Но зачем же они сами меня так любят, если я не стою того!