Преступление и наказание

Even his late experiment (i.e. his visit with the object of a final survey of the place) was simply an attempt at an experiment, far from being the real thing, as though one should say "come, let us go and try it--why dream about it!"--and at once he had broken down and had run away cursing, in a frenzy with himself.	Даже недавнюю пробу свою (то есть визит с намерением окончательно осмотреть место) он только пробовал было сделать, но далеко не взаправду, а так: "дай-ка, дескать, пойду и опробую, что мечтать-то!" - и тотчас не выдержал, плюнул и убежал, в остервенении на самого себя.
Meanwhile it would seem, as regards the moral question, that his analysis was complete; his casuistry had become keen as a razor, and he could not find rational objections in himself.	А между тем, казалось бы, весь анализ, в смысле нравственного разрешения вопроса, был уже им покончен: казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений.
But in the last resort he simply ceased to believe in himself, and doggedly, slavishly sought arguments in all directions, fumbling for them, as though someone were forcing and drawing him to it.	Но в последнем случае он просто не верил себе и упрямо, рабски, искал возражений по сторонам и ощупью, как будто кто его принуждал и тянул к тому.
At first--long before indeed--he had been much occupied with one question; why almost all crimes are so badly concealed and so easily detected, and why almost all criminals leave such obvious traces?	Последний же день, так нечаянно наступивший и все разом порешивший, подействовал на него почти совсем механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений.
He had come gradually to many different and curious conclusions, and in his opinion the chief reason lay not so much in the material impossibility of concealing the crime, as in the criminal himself.	Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать. Сначала, -впрочем, давно уже прежде - его занимал один вопрос: почему так легко отыскиваются и выдаются почти все преступления и так явно обозначаются следы почти всех преступников?
Almost every criminal is subject to a failure of will and reasoning power by a childish and phenomenal heedlessness, at the very instant when prudence and caution are most essential.	Он пришел мало-помалу к многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая причина заключается не столько в материальной невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике; сам же преступник, и почти всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность.
It was his conviction that this eclipse of reason and failure of will power attacked a man like a disease, developed gradually and reached its highest point just before the perpetration of the crime, continued with equal violence at the moment of the crime and for longer or shorter time after, according to the individual case, and then passed off like any other disease.	По убеждению его, выходило, что это затмение рассудка и упадок воли охватывают человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления; продолжаются в том же виде в самый момент преступления и еще несколько времени после него, судя по индивидууму; затем проходят так же, как проходит всякая болезнь.
The question whether the disease gives rise to the crime, or whether the crime from its own peculiar nature is always accompanied by something of the nature of disease, he did not yet feel able to decide.	Вопрос же: болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей, всегда сопровождается чемто вроде болезни? - он еще не чувствовал себя в силах разрешить.