Премьера без репетиций

Вправе ли он сейчас рисковать мальчишкой? Но разве тот не знал, на что идет? Разве для удовольствия его, Астахова, тот пошел к болотам? А заменить его некем… Прав ли он, не жалея ни себя, ни других? Не пожалел мальчишку-сержанта. Сидит пока под арестом. Если найдут его вину, придется отвечать. Выходит, что не пожалел он и мальчишку-художника? Пропал он. А может, это начало реализации замысла?.. Жалеть… А кто пожалел его? Жалел ли он сам себя? Может, иначе-то и нельзя? Можно ли говорить о жалости в их деле? О человечности – да! О жалости – нет!

Астахов опять подтянул воротник повыше и засунул руки в рукава. Может, все же удастся хоть чуток подремать.

…Из внезапно раскрывшейся двери костела выкатился черный ребристый металлический шарик гранаты. Он, весело постукивая, быстро падал со ступеньки на ступеньку и, наконец, шлепнулся на сырую мягкую землю…

Взрыв поднял всю грязь на дворе. Генрих быстро метнулся за дверь. Он успел увидеть ксендза, схватившегося окровавленными руками за лицо, рядом лежащего на земле плотного русского с выбритым черепом. Но все это мельком. В несколько прыжков – боль в ноге забыта – он догнал рванувшуюся упряжку, вцепился в край повозки и отработанным движением перебросил натренированное тело в телегу. Пискнула пуля, потом еще одна. Генрих оглянулся. Русский, оказывается, был жив. Стрелял он и еще несколько солдат.

Вдруг впереди на дороге показалась крытая автомашина.

Проскочит? Но нет, шофер выворачивает влево, и грузовик загораживает собой всю дорогу. А по бокам вырастают серые фигурки с винтовками в руках. «Черт! Второе кольцо оцепления русских!»

Рано паниковать. Здесь должен быть проселок. Да, вот съезд. И столб чуть-чуть в сторонке врыт.

Кони, почти не останавливаясь, резко свернули вправо. Но один внезапно поскользнулся, и телега со всего хода резко опрокинулась, выбросив седока в сторону.

Генрих увидел, как стремительно перевернулся весь мир. Он почувствовал необычайную легкость. Столб стал стремительно расти, приближаясь, и заполнил собой все…

– Мироненко Павел Иванович… – прочитал Рябов в документах, которые он достал из кармана старшего лейтенанта, лежащего на земле с разбитой головой.

12.00. Болота

Что-то он задремал. Впрочем, сегодня пришлось paно проснуться. Поутру провожал «посылку Ланге». Проверил снаряжение своих людей, дал указание старшему группы – Юреку. Наконец пожал руку немцу, у которого под плащ-палаткой была форма РККА. Слов не говорил. Они – люди дела.

Когда группа двинулась, он едва заметным кивком головы подозвал Чеслава.

– Посмотришь… Сам не выходи. Если что, подчисть и сразу уходи. Ясно?

Чеслав ответил: «Так есть…» – и быстрым пружинистым шагом пошел догонять группу, придерживая за спиной немецкий МГ.

Хорош глаз у парня! Только нет-нет, да проявит упрямство. Куда подевалась покорность, что так любил пан у старого Леха?

Барковский снова зашел в свою землянку и, пристроившись у едва потрескивавшей печурки, закутался в шинель. Ему были глубоко безразличны результаты сегодняшней операции и вообще все…

С этой мыслью Барковский задремал. Только сон был не сон, а какой-то липкий кошмар. Ищет вроде он фотографию Владека и не находит. А она, оказывается, него на медальоне вместо лика святого Иоанна. Хотел было поднести медальон поближе к глазам, рассмотрев, что же случилось? Но чем ближе медальон подносит к глазам, тем непонятнее изображение: словно исчезает, затягивается дымкой. Его глаза видят все хуже и хуже…

Нет, вот снова все нормально. Только вместо Владека – Чеслав! Впрочем, это уже не сон, а явь…

Чеслав молчал. Чего говорить, пока пан не спросит.

Барковский поднялся, подошел к столу. Взглянул на часы. Двенадцать. Чеслав пришел. Юрека, старшего группы нет. Любопытно!

– Что хорошего скажешь?

Чеслав было поднял кружку с водой, чтобы попить, но при вопросе полковника сразу же оторвался.

– Пей, пей, – Барковский заметил, как парень жадно приник к воде.

Лех поставил кружку и отер губы тыльной стороной ладони. Потом сказал:

– Плохо…

– Подробнее!

– Они захватили его.

– Кто они, кого его? Чеслав, когда вы научитесь говорить сразу все, что нужно? Вытягиваешь из вас, как клещами.

– Эти из НКВД человека Ланге…

– За тобой никого?

– Кто за мной пройдет? – Лех тяжело шлепнулся на табурет, стал неторопливо рассказывать: – Все шло, как обговаривали. Я им направление показал, а сам наблюдать стал. Прошли они по суше шагов полтораста. Засада.

– Вы что, не посмотрели, как следует, прежде чем выходить?

– Смотрели. Но энкавэдисты тоже прятаться умеют. Перекрыли все. Немец, правда, смог выйти из свалки. Но те спохватились быстро…

– Что с группой? – прервал Барковский.

– Подчищать не пришлось. Все там остались… Последним Юрек…

– Холера ясна! А почему ты решил, что немца взяли? Сам видел?

– Нет, слышал. Уйти сразу не мог. У них секретов полно. Пришлось отсиживаться. Там-то и слышал, когда они приходили рядом. Один солдат говорил другому, что в деревне диверсанта поймали. Кого могли они еще поймать?