Премьера без репетиций

Он не рассматривал красоту изящной решетки, сплетенной из тончайших золотых нитей. Лишь мельком взглянул на миниатюру. Ему хотелось быстрее отыскать тайный замочек, который открыл бы путь в роскошную жизнь.

Кравец поворачивал медальон то одной, то другой стороной. Золото тускло отсвечивало мрачным красно-золотистым светом, приглушенным тенями крон деревьев.

Наконец он заметил, что одна веточка расположена не так, как нужно. Вот он, рычажок!

Кравец забыл об опасности. Он не заметил, что в густых зарослях стоит человек и внимательно наблюдает за ним.

Кравец взял поудобнее медальон одной рукой. Пальцами другой он хотел нажать на рычажок.

Человек в кустарнике поднял двухстволку, прицелился. Но не стрелял. Он никогда не стрелял в спину.

– Кравец! – глухо окликнул он. Кравец замер. Потом тихо стал поворачиваться на голос. Одна рука медленно поползла к кобуре.

Он узнал голос.

– Кравец! – повторил Филипп. – Повернись!

Кравец поднял голову. Но не увидел глаз Филиппа. Он увидел два черных отверстия. Вот они начали расти, шириться, и из них вырвалось жгучее пламя…

Филипп еще мгновение постоял над распростертым телом. Потом вытер руки о траву и медленно пошел к дому. К своей дочери…

А потом, когда почти совсем стемнело, на эту же поляну вышел грязный, оборванный человек. Он был во втором прикрытии, которое Барковский оставил в болоте. Ему повезло – удалось спастись. Ушел в болото и не провалился в трясину. Карабин вот утонул, а он спасся.

Заметив на поляне лежащее тело, бандит отшатнулся за деревьями, но потом, поняв, что это мертвец, безбоязненно приблизился. Он узнал, хотя не без труда, что это Кравец. Бандит наклонился, взял карабин убитого, достал пистолет из кобуры. И тут заметил между скрюченными пальцами Кравца тоненькую змейку золотой цепочки.

Бандит разжал пальцы Кравца и взял медальон. «Золотой?» – подумал он. Рассматривать свою находку он не стал – сунул в карман, оглянувшись по сторонам, скрылся за темными деревьями…

28 октября 1939 года

Брест

Из болота Алексея вынесли на шинелях красноармейцы. После операции он почти неделю был в беспамятстве.

На четвертый день врачи вообще потеряли всякую надежду. К вечеру сильно поднялась температура. Помимо пулевого ранения, у него была еще и сильная простуда. Еще два дня он был между жизнью и смертью. В тягучих кошмарах забытья к нему из невообразимой дали протягивала руки Василинка, потом ее вдруг загораживал неестественно бледный, перепачканный тиной пан Барковский, приказывавший мрачному небритому Чеславу и злому Кравцу пытать его раскаленными иглами. Астахов спешил ему на помощь, но никак не мог успеть.

И все же он выжил. Открыв глаза, увидел белый потолок, блики неяркого осеннего солнца на нем, показавшуюся необычно большой больничную палату. К нему никого не пускали, от слабости и потери крови он даже не мог разговаривать. Его кормили и заставляли спать.

Очнувшись в очередной раз от полусна-полузабытья, Алексей вдруг увидел Астахова. Ссутулив широкие плечи, тот сидел на белой больничной табуретке около его кровати. Поверх новой коверкотовой гимнастерки накинут больничный халат.

– Здравствуй, – почему-то очень тихо сказал Сергей Дмитриевич. – Вот едва пустили к тебе. Ослаб ты здорово, говорят. А я вижу – герой! Как есть, на самом деле…

Алексей слабо улыбнулся в ответ и тоже хотел что-то сказать. Но не получилось. Сил не хватило.

– Ты молчи, молчи… – а то врачи услышат, что мы тут с тобой болтаем, и выгонят меня. Сам знаешь – врачи! Так что молчок…

Потом подмигнул Алексею, пододвинул табуретку чуть ближе:

– А я, брат, прощаться пришел. Переводят меня. Поеду опять на северо-запад, в Ленинград. Большие дела там начинаются. Адрес вот оставлю, – он сунул под подушку записку, – пиши, как поправишься. Я человек одинокий, письмецо от тебя получить приятно будет. А ты молодец. Великое дело сдюжил. Нет больше Барковского. Мы его шинель всю в крови нашли. Судя по всему, его тело бандиты в трясине похоронили. И банды больше нет. Спокойно люди жить будут…

Алексей почувствовал, что Астахов что-то не договаривает:

– Тетка Килина привет тебе шлет. Приехала специально в Брест. Да…

Астахов снова замялся. Не умел он говорить обиняками, вокруг вертеться. Да только ни к чему сейчас прямота, ни к чему.

– Ты прости… – глухо начал Сергей Дмитриевич, – не уберегли мы Василину.

Алексей закрыл глаза.

В палату заглянул доктор.

– Уже все? – Сергей Дмитриевич поднялся. – Мы тебя к награде представили, скоро документы должны прийти. Выздоравливай, набирайся сил. Врагов у нас еще много, и бои предстоят жестокие… Ну, прощай! – Он наклонился и неловко поцеловал Алексея, что-то теплое вложив ему в слабую ладонь. – Тебе от меня, на память…

Алексей с трудом приподнял руку и разжал пальцы. Сквозь слезы, застилавшие глаза, он увидел старый медный ключ с замысловатой бородкой…