Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Сев на следующий пароход и подплывая к Казани, Кошко вдруг снова увидел того самого подозрительного пассажира, плывшего с ним от Самары. Его вновь охватили страх и подозрения: как получилось, что пассажир тоже плыл на другом пароходе? Так он промучился до Нижнего Новгорода, где сошёл на берег и сел в московский поезд. Подозрительного пассажира, слава Богу, он больше не увидел. На всякий случай Иван Францевич связался в Нижнем с жандармским начальством и добился того, чтобы до Москвы вместе с ним ехал жандармский унтер-офицер. Полное спокойствие он обрёл только по прибытии в первопрестольную. Там ему пришла в голову мысль о том, что подозрительным пассажиром мог быть жандармский агент, которого самарское начальство приставило для его охраны. Одним словом, годовое исполнение вице-губернаторских обязанностей полностью вывело здорового и жизнерадостного человека из строя. Таковы были тогда издержки губернаторской профессии. В 1907 году Кошко опять был назначен в Пензу, но уже губернатором. Там он с удвоенной энергией продолжал «сражаться» с революционерами. Кошко, оправляясь от полученного в Пензе испуга в Новгороде, пишет, что беспорядки 1905 года в Новгородской губернии обошлись без кровопролития.

Саратовский губернатор П.А.Столыпин (в 1903—1906 годах), ещё до своего назначения министром внутренних дел (1906), успел проявить себя в борьбе с революционерами. Он непрерывно находится в командировках по уездам – только летом и осенью 1905 года он десять раз посещает уездные города и сёла и гасит бунты то методами убеждения, то репрессиями. Кое-где его ждали как царя – на коленях, а где-то и с топорами и вилами, и тогда приходилось прибегать к помощи солдат и казаков. Казаки с нагайками, как говорили сами губернаторы, оказались более эффективным средством, нежели солдаты с ружьями. Детей казакам запрещалось трогать вообще, а вот женщин можно было полоснуть по задней части. В отношении мужчин, как можно понять, разбора не было.

Петр Аркадьевич Столыпин (1862—1911)

О подавлении крестьянских выступлений Столыпин писал: «Везде удалось выяснить зачинщиков и восстановить порядок: я просто потерял голос от внушений сходам, мои молодцы казачки сразу внушают известный трепет. Слава Богу, удалось арестами, без порки». Всего в распоряжении саратовского губернатора в это время находилась почти целая армейская дивизия: пехота, казаки, пулемётные роты и даже артиллерийская батарея.

В Балашове Столыпину пришлось спасать от самосуда разбушевавшейся толпы земских врачей. В октябре 1905 года в Саратове между революционно настроенными жителями и монархистами стали происходить настоящие бои, начались еврейские погромы. Губерния была объявлена практически на военном положении. Столыпин писал: «Пугачёвщина растёт – всё жгут, уничтожают, а теперь уже убивают. Во главе шаек лица, переодетые в мундиры с орденами. Войск совсем мало, я их так мучаю, что они скоро все слягут».

Для расследования погромных явлений и командования всеми армейскими и полицейскими силами в Саратовскую и Пензенскую губернию прибыл бывший военный министр генерал-лейтенант В.В.Сахаров. Губернаторы восприняли его появление как признак недоверия к ним со стороны Петербурга. Появление Сахарова доставило местным властям лишние хлопоты и неудобства: высокопоставленному генералу потребовались для размещения отдельные хоромы, а для поездки по губерниям – специальный поезд, охрана. У замороченных и без Сахарова губернаторов Столыпина и Хвостова времени на всю эту «дипломатию» просто не было.

22 ноября, так и не успев оказать существенную помощь губернаторам, Сахаров был застрелен в губернаторском доме в Саратове эсеркой А.А.Биценко, и его сменил генерал-адъютант К.К.Максимович.

Необычайную храбрость и хладнокровие в эти судьбоносные дни проявил новгородский губернатор остзейский немец Оттон Людвигович Медем (1896—1907), – по характеристике Кошко, горячий русский патриот и государственник. Он любил и где-то даже поэтизировал русского крестьянина, знал его жизнь и умел с ним разговаривать. Чем больше была опасность, тем меньше мер предосторожности он принимал каждый раз, выезжая к демонстрантам один, без всякой охраны, в стареньком дребезжащем тарантасике, и ужасно сердился, если его сопровождала полиция. Он входил в самую середину толпы, раскланивался перед народом, снимал фуражку и тихим голосом с немецким акцентом начинал говорить. Всё это в сочетании с бледной внешностью производило на людей неизгладимое впечатление, толпа постепенно переставала галдеть и молча выслушивала губернатора.