Повседневная жизнь Пушкиногорья

К Рождеству 1824 года Пушкин ждал приезда Вульфа и брата Льва, чтобы с ними обсудить подробности своего плана. Вульф, который сам собирался в это время за границу, предлагал увезти его с собой под видом слуги. Этот план быстро отпал по причине полной фантастичности. И возник другой: решено было привлечь к этой затее почтенного доктора, дерптского профессора хирургии И. Ф. Мойера. Этот человек был хорошо известен в литературных кругах. Известность он приобрел главным образом из-за трагической истории, связавшей его судьбу с судьбой В. А. Жуковского. Мойер был женат на возлюбленной Жуковского Марии Андреевне Протасовой, с которой самому поэту стечением обстоятельств не удалось соединить свою судьбу М. А. Протасова прожила в браке недолго — умерла от родильной горячки при первых же своих родах. Эта двусмысленная ситуация нисколько не умаляет личных достоинств И. Ф. Мойера — Жуковский не мог жениться на Протасовой из-за стойкого сопротивления ее матери, приходившейся ему единокровной сестрой. Родство было слишком близким, и все усилия, которые приложил поэт, для того чтобы соединиться с Марией законными узами брака, ни к чему не привели. Мойер же был человек в высшей степени замечательный, высоких нравственных достоинств, прекрасно образованный, страстный любитель музыки и поэзии. Он пользовался неограниченным доверием Жуковского, который, воодушевленный литературными образцами эпохи сентиментализма, сумел сохранить с ним возвышенную дружескую связь в духе Руссо.

Между Пушкиным и Вульфом было решено уговорить Мойера, чтобы он ходатайствовал перед правительством о присылке к нему Пушкина как интересного пациента, для здоровья которого есть действительная угроза. А потом, в случае необходимости, защитить его при внезапном отъезде за границу — тем же благовидным предлогом. Город Дерпт, где жил Мойер и где учился Вульф, был в это время самым прямым путем выезда в Европу русских дворян. При согласии Мойера Вульф, остерегаясь перлюстрации, которой могли подвергаться письма ссыльного, должен был прислать в письме Пушкину условный знак. Это была фраза о коляске, которую автор письма якобы собирался выслать безотлагательно обратно во Псков. Если бы Вульф написал, что намерен не посылать коляску из Дерпта, это значило бы провал дела.

Ситуация, однако, обернулась совсем неожиданно. Рассчитывая на то, что и Жуковский замолвит перед Мойером за него слово, Пушкин описывал ему и своим родным, как жестоко страдает от аневризмы. И, несмотря на повторяющиеся просьбы в письмах посвященному в планы побега брату прислать ему вина, рому, сахару и, что всего смешнее для больного, — книгу о верховой езде, чтобы научиться «выезжать жеребцов», родные всё же испугались за его здоровье. Они писали сами и попросили Жуковского написать Мойеру о несчастном страдальце и просили его приехать и осмотреть Пушкина. Анненков сообщает: «Кажется, что благородный Мойер, ничего не подозревавший в этом деле, склонился на их просьбу, потому что родные сделали уже распоряжение, прямо из Петербурга, о высылке настоящей, не символической коляски из Пскова в Дерпт, за Мойером»^[206]. Узнав, что дело приняло такой оборот, Пушкин ужаснулся и просил Вульфа поскорее отослать назад злополучную коляску, а Мойера отговорить от поездки. Вся эта история тянулась почти год — с поздней осени 1824-го по октябрь 1825 года, когда план побега за границу полностью рухнул.

Как нам уже известно, с самого начала ссылки Пушкину предписывалось никуда не выезжать из Михайловского, поездки же в столицы были строжайше запрещены. Нарушение этого запрета могло повлечь за собой последствия куда более тяжелые, чем ссылка в собственное имение. Однако стремление бежать из заточения, видимо, Пушкина терзало неоднократно, особенно усиливаясь к осенне-зимнему сезону, который был в псковской глуши мрачен и безрадостен.

Понятно, что получить подорожную — официальный документ, дающий право дворянину на пересечение заставы, не представлялось возможным. Подорожные выдавались губернаторами или городничими (в них обязательно указывался чин проезжающего, и значимость чина определяла время ожидания лошадей на почтовых станциях). Обратиться к псковскому губернатору за такой подорожной ссыльный Пушкин, разумеется, не мог. Придумывались разнообразные обходные пути.